Малец
Шрифт:
Как не хоронились казаки, но об их намерениях узнал. Готовились наши разбойнички, собирались в кучку, не хотели Савелова с миром отпускать, оно и понятно, ведь бывший воевода собирался с казной пятки смазать. Вот этого ему никак позволить не могли. Самого бывшего воеводу отследить трудно, отход готовится в глубокой тайне, но как говорится, нет ничего тайного, чтобы не стало явным - ближники начали суетиться и закладывать имущество, которым они владели по случаю. Причем чем ближе подходил срок отбытия, тем больше они суетились, давая любые обещания кредиторам.
Естественно и я тоже задумался о возможности экспроприации неправедно нажитого. А как же? Лозунг 'Грабь награбленное' со времен древней Греции актуален, это когда правители вольных городов друг друга по кругу грабили. Вот только мои задумки пока задумками так и остаются, как ни крути, а один такое дело не провернешь, команда нужна, а где ее возьмешь, связываться с казаками зарекся, других же нет и в помине. Ладно, раз не получается..., то не получается.
Для выделки первого самовара отчим прикупил у купцов пять кусков меди, общим весом двадцать четыре гривны, в целом это чуть меньше десяти килограмм. Причем, на покупку были угроблены все наши денежные заначки, и шкурку соболя отдал, которую держал на черный день, на мои сомнения в необходимости закупа именно такого количества, кузнец пытался доказать, что и этой меди может оказаться мало. Ничего себе самоварчик получился бы. Все наши сомнения легко разрешил Люша, которого я отловил в слободе и притащил в кузню:
– То на тли битня плучайся, - сделал он заключение, когда пояснили, что именно хотим получить, 'тли битня' это три сбитенника. Так вот, некоторые сбитенники очень сильно похожи на самовар, отличались они размером и наличием длинного носика для налива сбитня. Ну, почему размер меньше это как раз понятно, ибо таскать и наклонять вёдерную посудину для того чтобы налить в чашку напиток, то еще извращение. А вот зачем носик опупенной длины, я понять долго не мог, ходит по торгу мужичок с этакой дымящейся лейкой и всем, кто может расплатиться наливает горячего напитка. Понял только тогда когда оказался рядом. В тот момент, когда мужичок наклонил сбитенник, заполняя кружку, из поддувала на землю просыпались мелкие угли, и если бы покупатель стоял близко какой-нибудь уголек вполне мог попасть на одежду.
Кстати, почему-то в наше время было принято считать, что в давние времена предки были мене щепетильны в вопросах гигиены, на самом деле это не так. Ни один покупатель не станет брать что-либо съестное у неопрятного торговца, даже если его продукты много дешевле чем у других. Доедать что-то за кем-то считалось непотребством, даже побирушки себе этого не позволяли, по крайней мере на людях. И торговец сбитнем не мог налить напиток в уже пользованную один раз чашку, он был вынужден носить с собой торбы с чистой и пользованной посудой. Конечно, в жизни не все идеально, и иной раз можно было заметить, что люди отходили от общепринятого поведения, но в целом понимание необходимости соблюдать некие правила гигиены были на уровне двадцатого века. Но это я отвлекся.
С Люшей, а на самом деле, если я правильно понял, его звали Лу Син Шан, сговорился быстро, да и как бы он мне мог отказать, когда я предложил ему 'полный пансион'? По этим временам более чем щедрое предложение. Но, прежде чем окончательно пустить китайца в дом, основательно допросил. Казалось бы зачем, ведь этот человек уже около восьми лет жил в слободе и знаком всем как облупленный? Однако не все так просто, первое, что насторожило, это то, что по прошлой жизни я достаточно насмотрелся на китайцев, их в двадцать первом веке в Иркутске как..., скажем много, и любому жителю поднебесной хватает одного года, чтобы сносно лопотать на русском. А Лу прожил восемь лет, и не в замкнутом мирке китайской торговой группки, а в слободе, считай полное погружение в язык и культуру. За это время он должен научиться разговаривать не хуже носителя языка, а он 'моя, твоя не понимай'. И второй момент - имя. В Китае чем длиннее имя тем ты более знатен, не даром ходила байка про попавшего в Китай нашего соотечественника Синицина, ведь китайцы произносили его на свой манер Си Ни Цин, а это уже указывало на принадлежность знатному роду и даже не одному.
– Лу, давай по хорошему, - предложил китайцу, когда он попытался отвечать в своей прежней манере, - это ты на людях можешь ломать язык, и то не советую, а мне того не надо. За столько лет можно ворона словам научить, а человек учится много быстрее.
– Ладно, по-хорошему так по-хорошему, - согласился китаец после некоторого раздумья, причем акцент хоть и слышался, но не напрягал.
История его оказалась проста, жил человек не тужил, хоть происхождение и не из сильно знатного рода, но для уважения хватало, работу по меди освоил не по нужде, просто его семья владела медным промыслом. Заодно учился на инженера, потребность в которых в поднебесной всегда была велика, и даже вроде как выучился, но вот дальше катастрофа - сначала стычки семьи на уровне местных разборок, где он потерял свободу, потом 'забрили' на войну с русскими. Конечно, его не поставили как простого воина в строй, но и как инженеру заботы нашлись, следом осада Нерчинска, до которого он не дошел в составе своего отряда и долгий плен. Когда конфликт был урегулирован, Лу находился в глубоком тылу, у казаков. Мог ли он вернуться на родину? Мог. Добраться с купцами до Нерчинска, не проблема, а там китайцы не оставили бы своего соотечественника без помощи. Но Лу рассудил иначе, он вбил себе в голову, что ничего хорошего его там не ждет, и поэтому решил обосноваться в Иркутске. Честно говоря, странное решение, жилось ему здесь очень не сладко и мне кажется, что на родине ему было бы всяко лучше, но чужая душа потемки и лезть со своими представлениями туда не стоит.
– Медь выплавить сможешь?
– Спросил я китайца.
– Могу, если руда будет, - кивнул Лу, - как-то видел, купец из Уды привозил, из той можно, серного камня в ней немного. Но тогда печь хорошую ставить надо и глину белую искать.
Белую, это он имеет ввиду огнеупорную. Ха! Тоже мне проблема, да у нас её здесь под Иркутском более чем до фига, если, конечно речь не идет о потребности в пару миллионов тонн, да пусть и миллион, ведь почему реку Белую так назвали? Потому, что вокруг нее есть многочисленные выходы белой глины, каолина. И на сколько мне помнится где-то там во второй половине 19-го века была построена фарфоро-фаянсовая фабрика, которая снабжала фарфором всю Сибирь и Дальний Восток. Так и называли - Хайтинский фарфор. Есть еще белая глина где-то в районе будущей Слюдянки, но, по-моему, туда добраться и сложнее и дальше. Кстати стекло варить тоже в тиглях из нее придется. Привезти пару десятков тонн глины не проблема, проблема в медной руде, если речь идет о месторождении Уды, то далеко, а переработка на месте невозможна, там пока буряты и спокойной жизни они не дают, и еще лет десять давать не будут, придется тупо везти сырье по зимнику и рекой. Но то вопрос тоже решаемый, осталось договориться с монастырскими, потому как кроме воеводы только они могли распоряжаться медными запасами, или как они еще говорят колокольным налогом. Ладно, это все прикидки на будущее, а сейчас нужно делом заняться и пока Лу готовился из грубого куска меди вручную вычеканивать произведение искусства, я начал искать подходы к купцам. Вроде бы, какие тут проблемы? А проблемы есть, ни один купец не станет даже разговаривать с мальцом, каким бы этаким разэтаким он ни был, а тем более с тем, которого считают умом скорбным. Нужно искать посредника, причем такого посредника, который потом не 'кинет' подростка, а 'кинуть' меня запросто и даже не потому, что такой вот нехороший человек попадется, а потому, что подросток на уровне существующих понятий никто. Даже Брага, с которым я успел не один пуд соли э... стащить, и тот не воспринимал меня всерьез: поболтать в порыве благодушия, над анекдотом при случае похохотать, даже измышления мои иногда выслушать, это пожалуйста, а вот что-то серьезное замутить с моим участием, табу.
Использовать во многих делах авторитет отчима можно, и даже нужно, но Асата категорически отказывался обсуждать дела, в которых мало смыслил:
– Ежели тебе, Васька, требуется по железному делу с кем столковаться, - говорил он мне, - зови, помогу. А всякие там прочие дела мне непотребны, даже не уговаривай.
Мда....
Однако все мои потуги были грубо попраны в один момент - под стены кремля пришли бурятские отряды мстить за смерть Петрушки Иванова, это того, который в прошлом году пытался уйти в Монголию с общественным табуном и частью ясачных. Мстить, это громко сказано, ну что может сделать отряд в сотню всадников, когда служивых в остроге не меньше, а в слободе еще в полтора раза больше? Самое смешное, что будь бурятские отряды объединены под одним командованием, может что-нибудь и получилось, а так... фарс. Сначала один отряд потерся под стенами кремля, потом другой. Казаки насторожились, мало ли какими силами степняки явились под стены Иркутска. Поняв, что с острогом ничего не выйдет, буряты попытались пограбить слободу, но и тут у них ничего не вышло, казаки быстренько организовали оборону и в слободу никого не пустили. Уже к концу третьего дня стало известно, что под стены Иркутска пришло всего три малых отряда коренной народности. Такого оскорбления казаки выдержать не смогли, сели на коней и в один миг прекратили все это безобразие.
Однако все эти дни бесчинства аборигенов я провел в Вознесенском монастыре, Зосима вдруг вспомнил о своем подопечном и я, подозревая, что на сей раз мне не отвертеться от хорового заучивания библейских текстов, попытался элементарно сбежать. Не дали, отловили в один момент и пригрозили, что если еще раз отчебучу что-нибудь подобное, буду неделю в яме уму разуму набираться.
– Чего в бега подался, отрок?
– Встретил меня ухмылкой настоятель.
– Вроде бы святой воды не боишься, и от крестного знамения тебя не крючит.
Пришлось покаяться, что дело не в Боге, а в многодневном заучивании.
– А что в этом плохого?
– Затянул свою шарманку Зосима.
– Писания всякий знать должен, да и для ума полезно, чтобы в лености мхом не зарос. Ладно, не за этим я тебя звал.
Настоятель как раз подошел к лавке и с кряхтением на нее взгромоздился, все-таки годы немалые, мне сесть не предложил - не по возрасту.
– А поведай мне отрок, что за сказ ты там казакам в слободе рёк? Откуда тебе стало ведомо что в словах твоих правда, а что нет?