Малефисента. Владычица тьмы
Шрифт:
– Э-э... Ликспитл, – ответил наконец человечек. – И я не пикси. Я аристократ.
Аврора вдруг почувствовала странную жалость к этому созданию. Королева отняла у него крылья, держит здесь, в подвале, словно заключённого. А он продолжает на неё работать, предавая своих сородичей. Почему?!
Словно прочитав её мысли, Ликспитл ответил:
– Она обещала мне, что, когда погибнет последняя фея, я стану свободен и смогу уйти.
– Погибнет?! Последняя фея?! – в ужасе повторила Аврора. – Но мы должны освободить их! – Она подошла ближе и, указав на банки рукой, умоляюще заглянула в глаза пикси. – Они этого не заслужили! Их место на вересковых топях!
– Как и твоё место
Не узнать голос Ингрит было невозможно. Аврора повернулась и увидела королеву, бесшумно передвигающуюся в полумраке лаборатории. Глаза у неё были холодны, как и голос, когда она добавила:
– Потому что ты человек, который предал свой народ.
За спиной Ингрит шагали два вооружённых охранника – руки на эфесе меча, за спину закинут арбалет.
– Это вы! – воскликнула Аврора. – Вы наслали проклятие на короля!
Если Аврора ждала, что сейчас Ингрит начнёт плакать, каяться и признавать свою вину, то она очень сильно ошиблась.
– Он выполнил то, что от него требовалось, – всё так же холодно и спокойно сказала королева.
– Как вы могли! – ахнула Аврора. У неё в голове мелькнула картинка: безжизненно лежащий на постели король, рядом с ним – убитый горем Филипп. Глядя на невозмутимую женщину с ледяным сердцем, она потрясённо покачала головой. А может, у неё вовсе и нет сердца?
На Ингрит взгляд Авроры не произвёл ровным счётом никакого впечатления. Она прошла дальше, провела пальцем по выстроившимся в ряд стеклянным банкам, задержалась на секунду перед булькающей на огне ретортой.
– Может быть, ты и считаешься королевой, Аврора, но ты ещё слишком молода и глупа. Управлять страной, знаешь ли, несколько сложнее, чем прыгать козой, воткнув пару цветочков себе в волосы.
Аврора открыла рот, чтобы возразить, но суровый взгляд королевы заставил её замолчать.
И Ингрит продолжила. Теперь, понизив голос, она принялась рассказывать историю своей жизни:
– Когда я была совсем юной, королевство моего отца граничило с вересковыми топями. Однажды выдалась особенно лютая зима, и все наши посевы вымерзли, а вслед за этим начали умирать от голода наши люди. А за нашими стенами, на топях, жили не тужили... феи, и у них всего было в достатке, – слово «феи» она произнесла через силу и с явным отвращением. – Мы с братом рассчитывали, что они помогут нам – мы же этого заслуживали, правда? Тем более что мой отец, король, попросил их об этой услуге. Сам король попросил, а не решил отнять силой! – Ингрит немного помолчала, остановившись возле одной из банок. Сидевшая в ней фея испуганно попятилась назад, но сразу же ткнулась спиной в стеклянную стенку. Глядя на это, королева криво ухмыльнулась и заговорила вновь: – Договариваться с ними отец послал моего брата. И что ты думаешь? Эти твари, которые и разговаривать-то толком не умеют, только пищат да хрюкают, – они убили его!
– Я не верю, – покачала головой Аврора.
– Наш народ испугался, – не обращая внимания на её слова, продолжила Ингрит. – Моего отца свергли, и в стране начался хаос. Чтобы всё привести в порядок, мне пришлось выйти замуж за короля Джона из Ульстеда, ещё одного слабака, помешанного на терпимости и гуманности. – Королева сжала кулаки, её лицо побледнело сильнее обычного. – А теперь моего собственного сына заклинило на идее жить в мире и дружбе со всеми! Но я такого «мира» не допущу! – Она приблизилась к Авроре, и та инстинктивно отступила назад. Ингрит разжала кулаки и ладонями разгладила на себе платье, стараясь успокоиться. Вспышка её гнева прошла, и королева вновь превратилась
Аврора не успела и глазом моргнуть, как солдаты уже схватили её под руки и поволокли из лаборатории. За спиной Авроры неистово бились в стеклянных банках феи – её подданные, – пытаясь прийти на помощь своей королеве – но разве они могли её спасти? Да и она для их спасения сделать ничего уже не могла. Вскоре охранники втолкнули Аврору в её комнаты и заперли за нею дверь. Аврора сразу же подбежала к окну. Мощённый камнем двор замка виднелся где-то далеко-далеко внизу: выпрыгнешь – разобьёшься насмерть. Она оказалась в ловушке.
А вот Ингрит была на свободе и готовилась навсегда расправиться с волшебным народцем.
«Малефисента! Ну, где же ты, Малефисента!» – в отчаянии думала Аврора, колотя кулачками в запертую дверь. Но никто не услышит её криков и не придёт на помощь – уж об этом-то Ингрит наверняка позаботилась. Ну почему же Малефисента не возвращается?! Аврора сердито пнула дверь ногой. Одной ей не справиться. Невозможно будет видеть, как погибают все, кого она так любит, – но как, как, как ей остановить Ингрит без помощи Малефисенты?!
Аврора дала волю слезам и заплакала навзрыд. День её свадьбы, который должен был стать самым счастливым в её жизни, стал самым чёрным для неё днём.
Филипп сидел в спальне короля Джона и смотрел на неподвижное тело отца. В комнате было темно. Задёрнутые по приказу королевы плотные шторы не пропускали ни солнечного света, ни шума снаружи. В призрачной серой полутьме висящие на стенах головы охотничьих трофеев казались ещё более загадочными и страшными – они словно смотрели вниз, удивляясь, что когда-то лишивший их жизни король сейчас отчаянно цепляется за свою собственную, ускользающую от него жизнь.
Филипп осторожно взял отцовскую руку и накрыл её своей ладонью. Рука короля Джона, с просвечивающими сквозь прозрачную кожу синими прожилками вен, стала такой хрупкой. Всю жизнь Филипп думал о своём отце как о человеке несгибаемом, никогда не унывающем, бесконечно влюблённом в жизнь. Действительно, король Джон во многом – почти во всём! – был полной противоположностью своей жене, королеве Ингрит. Именно с отцом были связаны все лучшие воспоминания Филиппа – его первые шаги, первая попытка усидеть верхом на лошади, возвращение домой после первой одержанной в бою победы. И вот сейчас этот замечательный человек проигрывал свою самую главную битву, противником в которой была его смерть.
– Я хочу лишь одного: чтобы ты не уходил, чтобы был рядом со мной, – тихо сказал Филипп и немного помолчал, словно ожидая, что вот-вот совершится чудо, и отец откроет глаза и воскликнет, весело улыбнувшись: «Конечно, сынок! Куда ж ты без меня!»
Но король не открывал глаз, не улыбался и лежал по-прежнему молча и неподвижно.
Что ж, теперь Филиппу придётся рассчитывать только на себя.
– Я надеюсь, что ты сможешь гордиться мной, – сказал принц, поднимаясь на ноги.
Взяв шпагу, он вложил её в ножны, собираясь идти по своим делам. И тут рука короля вдруг, соскользнув, упала на кровать, и широкий рукав отцовской полотняной сорочки задрался вверх. Услышав шорох, Филипп встрепенулся и оглянулся назад. Неужели отец услышал его?! Неужели очнулся, пришёл в сознание?! Но король лежал всё так же неподвижно, только соскользнувшая вниз рука была обнажена.