Маленькая польза
Шрифт:
Никодимус лучше меня умел держать покерное лицо, но я ухватил его. Он слушал.
– Сколько времени Мечи разбивали твои планы? – спросил я. – Сколько времени они вынуждали тебя оставлять одну позицию или другую? – Я нанес удар наугад, но мне он казался стоящим. – Разве ты не устал пробуждаться от кошмаров, когда меч входит тебе в сердце или в шею? Превращая тебя в еще один сломанный сосуд для Падшего? Испуганный тем, перед чем ты окажешься, как только сбросишь смертную суету?
– У меня есть Меч, – сказал я. – Я хочу поставить его
Он показал зубы.
– Нет, Вы не хотите.
– Я так же хочу отдать тебе Меч и монеты, как ты хочешь отдать мне Архив, – сказал я. – Я даю тебе возможность, Ник. Шанс разрушить один из Мечей навсегда. Кто знает? Если дела пойдут хорошо, может, ты сможешь захватить и другие два.
Шепот стал быстрее и громче.
Никодимус уставился на меня. Я не мог прочитать его выражение, но его правая рука медленно сжималась и разжималась, как будто в нетерпении поднять оружие, и ненависть исходила от него, как высокая температура от духовки.
– Ну и, – сказал я так беспечно, как только мог, – где ты хочешь произвести обмен?
Глава 38
Несколько минут спустя мы с Мышом вернулись к дому. Майкл был прав: прежде, чем войти внутрь, большой пес полностью отряхнулся. Я решил последовать его примеру, насколько смог, обтопал снег со своих оцепенелых ног, и затем вошел.
Я прошел в гостиную комнату и нашел там всех ждущими меня – Люччио, Майкл, Молли, Саня, и Мёрфи. Все смотрели на меня с надеждой.
– Он согласен. Скоро нам нужно будет куда-то тащить свою задницу. Но сначала я должен поговорить с тобой, Майкл.
Майкл поднял свои брови.
– О, конечно.
– Один, – сказал я спокойно. – И возьми с собой Меч.
Я повернулся и пошел через дом, через с трудом функционирующий черный ход, который повредили графы, когда все это началось, и в мастерскую. Я не останавливался, чтобы посмотреть назад. Я не нужно было смотреть, я и так знал, что все обменялись многозначительными взглядами.
Если у Никодимуса и были люди в доме на дереве, сейчас они ушли. Я не думаю, что этот ублюдок лгал о них, в остальном-то он был честным. Я пошел в мастерскую и уложил свой посох по рабочее место. На нем было много вмятин и зарубок. Это все можно было привести в порядок с помощью инструментов резьбы по дереву, наждачной бумаги, и терпеливого внимания.
Майкл тихо вошел мгновение спустя. Я повернулся, чтобы стоять к нему лицом. На нем было подбитое овечьей шерстью пальто, и он держал Амораккиус в ножнах на поясе, переброшенном через плечо.
Я снял свой плащ и положил его рядом с посохом.
– Вытащи его, пожалуйста.
– Гарри, – сказал Майкл. – Что ты делаешь?
– Потом объясню, – сказал я. – Сделай это.
Он нахмурившись глядел на меня с сомнением, но вытянул лезвие.
Я добавил свои энергетические кольца к груде на рабочем месте. Потом защитный браслет. Наконец я снял серебряный амулет моей матери и положил его туда же. Потом я повернулся
Я спокойно встретил его глаза. Я уже видел душу Майкла. Я знал его качество, и он знал моё.
Тогда я опустил вниз левую руку, мягко схватил лезвие Амораккиуса, и поднял его, чтобы установить напротив левой стороны моей шеи, немного ниже уха. Яремная вена. Или каротидная артерия. Я путаю их.
Майкл побледнел.
– Гарри…
– Заткнись, – сказал я. – Несколько прошлых дней ты успешно изображал немого. Помолчи еще немного, пока я не скажу, что собираюсь.
Он затих, его глаза были беспокойны, но сам он стоял очень, очень тихо.
Что я мог сказать? У меня дар привлекать к себе внимание людей.
Я смотрел на него вниз, вдоль длины блестящей, смертельной стали, и затем, очень медленно, убрал свою руку от Меча, оставляя его злобно острый край лежать у места, где пульсировала моя жизнь. Потом я протянул свои руки и так и стоял с минуту.
– Ты – мой друг, Майкл, – сказал я чуть громче, чем шепотом. – Я доверяю тебе.
Его глаза заблестели, и он закрыл их.
– И ты хочешь знать, – сказал он тяжело, снова открыв их, – могу ли я сказать то же самое.
– Чего стоят разговоры, – сказал я, и двинул немного подбородком, чтобы указать на Меч. – Я хочу знать, покажешь ли ты мне.
Он тщательно отодвинул Меч от моей шеи. Его руки немного дрожали, а мои нет. – Не так все просто.
– Нет, все просто, – сказал я ему. – Я – твой друг, или нет. Ты доверяешь мне – или нет.
Он вложил в Меч ножны и отвернулся к окну.
– Это – реальная причина, почему ты не хотел, чтоб мы напали на динарианцев первыми, как я хотел. Ты волновался, что я приведу вас в ловушку.
– Я не лгал тебе, Гарри, – сказал Майкл. – Но я солгал бы прямо сейчас, если бы я не признал, что, да, такая мысль приходила мне в голову.
– Почему? – спросил я, мой голос был совершенно спокоен. – Какой повод я когда-либо дал тебе для этого?
– Не так все просто, Гарри.
– Я боролся и проливал кровь, чтобы защитить тебя и твою семью. Я засунул свою шею в петлю, чтобы защитить Молли, когда Совет собирался казнить ее [71]. Я не могу даже сказать, сколько дел я пропустил из-за времени, что я потратил на ее обучение. Что же привело тебя к мысли о моем неизбежном злодействе?
– Гарри…
Никодимус был прав в одном: больно, когда тебя подозревают друзья. Это больно, как ад. Я даже не понимал, что повышаю свой голос, пока не понял, что уже кричу,
– Cмотри на меня, когда я говорю с тобой!
Майкл повернул свое лицо ко мне, оно было мрачно.
– Ты думаешь, что я решил примкнуть к Никодимусу и его приятелям? – рычал я. – Ты в самом деле так думаешь? Помому, что если так, ты можешь прямо сейчас достать свой Меч, вот моя шея.
– Я не знаю, что думать, Гарри, – сказал он спокойно. – Есть кое-что, о чем ты умолчал.