Маленькая принцесса
Шрифт:
Да, это был другой мир. Комната была беленая, со скошенным потолком. Штукатурка там и сям висела лохмотьями. У стены стояла железная кровать, покрытая старым одеялом. Была тут и мебель, слишком старая, чтобы держать ее внизу; был и холодный камин со ржавой решеткой. Перед оконцем, в котором виднелся прямоугольник унылого серого неба, стояла старая табуретка. Сара села на нее. Она не умела плакать, не плакала и теперь, только обнимала Эмили, прислонившись черноволосой головкой к грязной занавеске.
И тут раздался стук в дверь, такой робкий
— Ой, мисс! — еле слышно сказала она. — Можно… если вы разрешите… я войду?
Сара подняла голову и посмотрела на нее. Улыбнуться она не смогла, хотя и попыталась. Но лицо ее стало детским. Она протянула руки и всхлипнула.
— Бекки! — сказала она. — Я же говорила, мы — просто девочки… Ты да я… Вот видишь, это правда. Между нами нет разницы. Я больше не принцесса.
Бекки подбежала к ней, схватила ее руку, прижала к груди и упала на колени, рыдая от горя и любви.
— Нет, мисс, — плакала она, — вы все равно принцесса. Что бы с вами ни было, а принцесса, и ничего тут не поделаешь!..
Глава VIII. НА ЧЕРДАКЕ
Сара так никогда и не забыла первую ночь на чердаке. Именно тогда претерпела она тяжкое, недетское горе, о котором никому не сказала. Никто бы и не понял. Собственно, ей повезло, что пока она лежала без сна в темноте, мысли ее поневоле отвлекались, слишком уж все было непривычно. Наверное, ей повезло и в том, что приходилось думать о чисто телесных неудобствах. Иначе беда была бы ей не по силам. И все же той ночью она едва ли помнила, что у нее есть тело, ибо могла помнить только об одном.
— Папа умер! — шептала она. — Папа умер.
Не скоро заметила она, что постель — очень жесткая, и она давно уже приноравливается, как поудобней лечь; что такой темноты она в жизни не видела; что на крыше, среди труб, жутко воет ветер, мало того — за стенами что-то шуршит, пищит, скребется. Она знала, что это, ей ведь сказала Бекки: мыши или крысы то ли дрались друг с другом, то ли играли. Раза два она даже услышала стук коготков по полу, и вспоминала потом, что присела, дрожа, на постели, а когда легла, укрыла голову простыней.
Жизнь ее переменилась не постепенно, а сразу.
— Пусть знает, что ее ждет, — говорила сестре мисс Минчин. — Пусть приучается.
Мариэтта ушла наутро. Проходя мимо бывшей своей гостиной, Сара заметила в приоткрытую дверь, что все уже не так. Украшения куда-то убрали, кровать стояла в углу, словом — это была обычная спальня.
Спустившись к завтраку, она обнаружила, что вместо нее с мисс Минчин сидит Лавиния.
— Итак, — холодно сказала начальница, — твои новые обязанности начнутся с того, что ты сядешь к маленькому столу, с младшими воспитанницами. Следи, чтобы они вели себя прилично и не переводили еду. Кстати, ты припоздала, Лотти уже пролила чай.
С этого началось; а потом, день ото дня, обязанностей становилось все больше. Она учила младших французскому, проверяла у них уроки, но это было легче всего. Оказалось, что ее можно использовать на все лады. В любое время, в любую погоду ее посылали за покупками. Кухарка горничная, подражая мисс Минчин, наслаждались, гоняя туда и сюда эту выскочку, с которой раньше столько носились. Служанки были отнюдь не первоклассные, грубые, склочные, а как удобно иметь под рукой козла отпущения!
Первые месяца два Сара еще надеялась, что ее старательность и безответность умягчат их. По гордости своей она хотела показать, что зарабатывает себе на жизнь, а не принимает милостыню. Но в конце концов она поняла, что никого не умягчила — чем больше она старается, тем больше злятся и требуют неряшливые горничные, тем охотнее винит ее кухарка.
Будь она постарше, мисс Минчин поручила бы ей старших учениц и сэкономила бы на учительнице; но вид у нее был еще детский, и ее использовали как девочку на побегушках. Мальчик, все-таки, не так честен и умен, а Саре не страшно поручить самые трудные дела. Она даже счета оплачивала — и при этом успевала вытереть пыль и хорошо прибрать в комнате.
Учится ей уже не приходилось. С ней не занимался никто и только после долгого, суматошного дня, набегавшись по чужим делам, она худо-бедно могла посидеть над книгами в пустом классе.
«Если я не буду все повторять, — думала она, — я все забуду. Собственно, я вроде кухонной девчонки, и без занятий стану такой, как бедная Бекки. Интересно, могу ли я совсем все забыть, писать с ошибками и путать, сколько жен у Генриха VIII?»
Едва ли не удивительней всего было ее положение среди учениц. Из маленькой принцессы она превратилась в парию. Работать приходилось столько, что она и не успела бы ни с кем поговорить, да и мисс Минчин явно не нравилось, когда она хоть как-то общалась с ученицами.
— Я не допущу, — говорила директриса, — коротких отношений с другими детьми. Девочки сентиментальны. Если она захочет их разжалобить, они увидят в ней жертву, героиню, и у родителей создастся превратное впечатление. Лучше ей жить на отшибе, сообразно с обстоятельствами. Я дала ей дом, она и того не вправе ждать от меня.
Сара почти ничего и не ждала, а гордость не позволяла ей видеться с девочками, которые явственно ее сторонились. Честно говоря, ученицы мисс Минчин были туповаты и думать не умели. Они привыкли к богатству и удобствам, и, поскольку Сарины платья становились все короче, заношенней и нелепей, туфли порвались, а сама она ходила с корзинкой по лавкам, им казалось, что теперь она — вроде служанки.