Маленькие человечки
Шрифт:
То, что говорил американец, имело смысл. Их находка представляла собой проблему, которую они не могли разрешить сами. Маленьких человечков нельзя выпустить в мир за пределы дома или, как его поправил Уоринг, нельзя впускать к ним мир. Необходимо трезво смотреть на вещи. У них, конечно, есть права, и их права следует защищать, но как это лучше сделать? Очевидно, назрела необходимость в каком-то обучении и воспитании, независимо от того, что в конце концов произойдет. Важно решить, кто может организовать все это. Если обратиться в какой-нибудь
– В особенности, – высказал свое мнение Дэниэл, – департаментам ирландского правительства.
– В особенности, – улыбнулся Уоринг. – Я бы сказал, что нам понадобится незаинтересованная сторона, которая смогла бы изучить все это досконально и беспристрастно и имела бы достаточно хорошую репутацию и желательно мировую известность. Тогда она может противостоять политикам и чиновникам. Несмотря ни на что, – в его голосе появились кислые нотки, – похоже, нужен ученый.
– У вас есть кто-нибудь на примете?
– Пока нет, – пожал плечами Уоринг. – А у вас?
– Никаких идей. Я плохо знаю ученых.
– Давайте немного поразмыслим. Нам не надо торопиться. Главное, чтобы мы пришли к согласию по общим вопросам. Кто-то должен решить все это, но когда Стефан в таком состоянии, а Мэт все время прикладывается к бутылке, похоже мы с вами остались вдвоем.
– Да, – кивнул Дэниел, – похоже, так.
– Они очаровательные. – Казалось, Уоринг был поглощен размышлениями.
– Просто очаровательные.
– Думаю, нет сомнения в том, что они появились на свет именно так, как описал Стефан? Я слишком мало знаком с биологией, чтобы во всем этом разобраться.
– Я тоже не очень-то в ней разбираюсь, но знаю, что такое возможно. Рост регулируется гипофизом, и плод полностью сформирован, когда достигает трех дюймов. Кроме ногтей и тому подобного. И голова непропорционально большая. Что в какой-то мере мы наблюдаем у них и сейчас. Очень маленькие дети рождались и раньше, правда не такие крохотные, и притом случайно. Если учесть, что это сделано намеренно…
– Да, намерения у них… прямо скажем, потрясающие.
– Вы правы.
– Еще одно извращенное творение немецкой мысли.
– Нацистской.
– А разница есть?
– Эйнштейн был немцем. Как и Швейцер.
– Да, – сказал Дэниел. – Одного вышвырнули, а другой добровольно уехал в изгнание.
– Да, вы, англичане, можете долго ненавидеть, – улыбнулся Уоринг.
– А вы считаете это необоснованным?
– Вот мы с вами сейчас в Ирландии, а вспомните, что здесь творили черно-рыжие.
– Это совсем другое дело.
– Да? Возможно, выправи, – Уоринг встал. – Пойду еще раз взгляну на них. Составите мне компанию?
– Пока нет.
Дверь за Уорингом закрылась, и Дэниел остался один. Он был рад этому. Он получил удовольствие от разговора и общения.
Он думал, что она осталась вместе с остальными, но человечки были такими маленькими и так быстро и легко перемещались, что за ними оказалось трудно следить. Она, наверное, прибежала сюда сразу после обеда и притаилась где-нибудь в уголке, пока они с Уорингом разговаривали. Когда она подошла, он вновь пришел в восхищение от ее необыкновенно яркой неземной красоты. Он попытался вспомнить то немногое, что знал по-немецки, и тихо сказал:
– Komm, Emma. Komm zu mir.
Она подошла и встала рядом со стулом, ее золотистые волосы коснулись ее ноги. Она протянула к нему ручки, и он поднял ее к себе на грудь. Он откинулся в кресле, легко придерживая ее одной рукой и поглаживая пальцем другой.
– Schon, – сказал он. – Sehr schon.
То, что случилось потом, вначале удивило, а затем позабавило его. Она расстегнула платье и сняла его через голову. «Какая маленькая девочка, – подумал он, – по-детски тщеславна в отношении красоты своего тела и хочет похвастаться тем, как она хороша».
Однако ее действия слегка смутили его. Теперь она была полностью обнажена, и это напомнило ему, что он – мужчина.
– Schon, – повторил он, поднял брошенное платье и протянул ей. – Но тебе, наверное, лучше одеться, малышка.
Каким-то быстрым неуловимым движением она соскользнула к нему на колени. Он подумал, что ей захотелось спуститься на пол и с детским упрямством продолжать выставлять себя напоказ, может, станцевать на ковре, дразня его невинной, чувственной красотой. Но самым большим шоком оказалось ощущение маленьких пальчиков, теребящих его брюки, и осознание ее реальных намерений.
– Боже! – Дэниел едва не задохнулся и, открыв рот, резко выпрямился.
– О Боже!
Он взял ее и поставил на ковер, положив рядом платье. Его била дрожь.
– Одевайся, – сказал он. – Надень платье.
Эмма, конечно, не понимала слов, но резкость тона ясно говорила о том, что он хотел выразить. Она бросила на него взгляд. Темные глаза казались непроницаемыми под копной золотистых волос.
Потом покорно взяла платье. Приведя себя в порядок, она взглянула на него в ожидании.
Только теперь, когда она снова оделась, Дэниел понял, чем ее тело отличается от тел остальных человечков. Ее спина. Нежная, нетронутая кожа. На ней не видно следов кнута.