Маленькие люди
Шрифт:
– Обожаю детей, – весело сказала моя спутница. – Они такие непосредственные. И не смотрят на тебя, как на чудовище.
– Разве на вас кто-то может смотреть, как на чудовище? – удивился я. Ариэль, на мой взгляд, была хоть и миниатюрной, но весьма миловидной. Я совершенно не мог себе представить, что кто-то может считать ее чудовищем.
Девушка как-то неопределенно пожала плечами:
– Ну, я говорю вообще. Но, откровенно говоря, меня не оставляет мысль, что люди чувствуют себя несколько неудобно в моем присутствии. Знаете, мне интересно общаться с людьми,
– Словно вы одолжили им тысячу фунтов? – спросил я, когда она сделала паузу, подбирая слова. Она вновь неопределенно пожала плечами. Она делала это так, будто ежилась от холода.
– Я никогда никому не одалживала денег и никогда не держала в руках больше сотни фунтов, – улыбнулась она. – Вообще, лепреконы живут небогато. Мой отец выбивался из последних сил и буквально на всем экономил, лишь бы я могла выучиться. Но, наверно, вы правы – так смотрят на тех, кому должны энную сумму и не могут расплатиться. Что-то вроде этого.
«Похоже, эта ситуация ей хорошо знакома…» – подумал я и решил сменить тему на более безопасную:
– Скажите, пожалуйста, долго ли мы будем ехать?
– До Дандолка? Не больше часа. Потом… Правда, не знаю, если сегодня есть представление, можно будет попроситься в экскурсионный автобус…
Я приосанился:
– Вообще-то в Дандолке я хотел взять напрокат машину, так что, если вы позволите, могу предложить подбросить вас до города.
Я ждал, что она начнет отказываться, говорить, что не садится в машину к незнакомцам, и даже уже приготовился уговаривать ее…
Но ее глаза загорелись.
– Вы водите машину? Это же здорово! Всегда мечтала водить машину, но у меня нет денег на автошколу… И потом что водить? У отца, правда, есть старенький «Додж»-пикап, но он, в смысле, пикап, а не отец, ровесник «Битвы за Англию», и папа использует его только в крайних случаях. Да и не позволит он мне сесть за руль.
– А вы не знаете, где в Дандолке можно взять машину напрокат? – поинтересовался я. Конечно, можно было узнать все прямо на вокзале, наверняка пункт проката рядом с ним. Но, в конце концов, Ариэль была местной и, по моему мнению, должна была знать лучше. К тому же мне нравилось разговаривать с ней.
Я ошибся, девушка лишь снова пожала плечами:
– Откровенно говоря, не знаю. Я до того, как поступить в институт, вообще не выезжала из Хоулленда, а потом приезжала домой только на каникулы, так что я знаю Дандолк не лучше вашего.
– Тогда будем искать вместе, – решил я. – Вы не против?
Она покачала головой. Ее волосы при этом слегка заискрились в свете предзакатного солнца.
– Совершенно не против. Тем более что ехать домой в машине куда приятнее, чем трястись в экскурсионном автобусе.
Она вновь тряхнула головой, а я, словно завороженный, следил за ее волосами. Пока поезд стоял в дебаркадере вокзала, пока он тянулся между привокзальными строениями, ее волосы оттенком напоминали мне медь, но теперь они переливались, словно танцующее пламя.
– Я этого совершенно не понимаю! Такое впечатление,
– Барон Харконен? – изумился я.
– Почему барон? – удивилась она. Похоже, «Дюну» она не читала. – Просто Харконен. Так вот, Дэвид Харконен, наш президент… кажется…
– Кажется?
– Или президент, или канцлер. У нас так издревле повелось – если президент Харконен, то канцлер Кохэген и наоборот. Вообще-то, – Ариэль весело хихикнула, – это чем-то напоминает монархию. Первым президентом Хоулленда был Питер Кохэген, первым канцлером – Соломон Харконен. Первый приходится дедом нынешнего Стивена Кохэгена, второй – прадедом Дэвида.
– И к вам еще не явились американские морпехи? – улыбнулся я.
– Возможно, потому, что у нас нет нефти, – ответила она, мило улыбнувшись в ответ. – Хотя, если разобраться, у нас все вполне демократичненько, не менее, чем в тех же Соединенных Штатах. У них демократы и консерваторы, у нас консерваторы и лейбористы, вполне кошерно.
– Давайте угадаю. Харконен – главный консерватор?
Она опять мило заулыбалась и тряхнула головой, рассыпая золотинки волос.
– Наоборот, лейборист. Лейборист лоббирует туризм, что само по себе казус, – она внимательно посмотрела на меня. – Но вы, очевидно, разбираетесь в политике… Скажите, чем вы занимаетесь?
Мне почему-то было легко общаться с ней, и я думаю, не только потому, что она была ростом ниже меня на несколько дюймов.
– Угадайте, – предложил я.
Она задумалась, слегка наморщив носик, что само по себе было довольно мило, как и вся ее детская непосредственность при некоторой взрослой внешности.
– Вы политолог, – решила она. – А может, журналист. Странно, что я вас не знаю, хотя… Вы кажетесь мне знакомым. Вот только ка…
И она внезапно замолкла, а ее щеки залил такой румянец, какого я еще никогда ни у кого не видел. Даже у моего шурина – блондина, красневшего так, что даже шея розовела.
– Карлика-политолога вы бы запомнили, точно? – тихо и мягко сказал я. Она закрыла губы ладонью, жестом столь старомодным, что он казался совершенно чуждым окружающей нас обстановке современного поезда. Чуждым, как ангел в борделе.
Внутри меня что-то кувыркнулось, словно от выпитой рюмки доброго виски, но я протянул руку и, взяв ее запястье, отвел ладонь от лица.
– Вам совершенно нечего стесняться, – уверенно сказал я. – Мне кажется, что вам, как и мне, не по душе всеобщее лицемерие. Лично меня совершенно не беспокоит мой нынешний рост, я не вижу причин комплексовать по этому поводу. А вы?
Она посмотрела прямо мне в глаза и ничего не ответила. Тогда я продолжил:
– Я не политолог и не журналист, хотя не так давно действительно мелькал в прессе. Я ученый, физик, химик, биолог и эколог. Раньше таких называли энциклопедистами, хотя на меня этот термин распространить нельзя. Во многих областях науки я не более компетентен, чем покойный осьминог Пауль в термоядерном синтезе…