Маленькие Смерти
Шрифт:
Ивви затягивается, потом снова начинает постукивать пальцами по папке. Дело, наверное, все-таки не в никотиновом бешенстве. Что-то волнует ее и волнует по-настоящему. Ивви не то чтобы очень нежно относится к нашей семье, обычно обходится Рождественскими обедами и совместными днями Благодарения, но все-таки мы для нее что-то значим. Стало быть, она за меня волнуется.
Я спрашиваю, очень осторожно:
— Ивви, а взрыв там был?
Она смотрит на меня долгим, каким-то потемневшим взглядом, а потом кивает.
— Рвануло две машины на стоянке. В суматохе
— Хорошо, — говорю я. — Тебя интересует его описание? Он синеглазый, у него веснушки, довольно бледный, на нем была синяя рубашка и зеленый, мятный, кардиган, и бабочка еще — фиолетовая.
— Ты так подробно описываешь, будто на свидание его собирался пригласить.
Я пытаюсь отмахнуться от нее привычным жестом, но боль в плече резко меняет мои планы.
— Еще, — говорю я. — У него сильный ирландский акцент, и он очень плохо цитирует Второзаконие.
— Ты с ним и поговорить успел? — спрашивает она.
— Да, — отвечаю я, но Ивви тут же добавляет к своему предыдущему вопросу еще один — сокрушительный.
— В реальности или нет?
— В реальности.
— Хорошо, в нормальной реальности или нет?
— В нормальной.
Она вздыхает, согласная играть по моим правилам:
— В мире живых?
— Нет. Но все равно запомни про ирландский акцент, хорошо?
Ивви медленно, как будто она слишком сонная для такой монотонной работы, раскрывает папку, потом ставит мою остывающую тарелку с супом на тумбочку, и начинает доставать один за другим листы.
— Что это? — спрашиваю я. — Мои гостинцы, чтобы я поправлялся?
— По крайней мере, очень в твоем стиле.
Я присматриваюсь, и вижу, что это. Копии заключений судмедэкспертов. Ивви продолжает их выкладывать, так что в конце концов, я оказываюсь в бумаге, как в одеяле.
Некоторые из этих свидетельств о смерти на английском: США, Канада, Австралия, Великобритания. Некоторые, и о них даже нельзя с точностью сказать, свидетельства ли это о смерти или заключения медика, написаны на французском, немецком, итальянском, испанском, на других языках, которых я даже узнать не могу.
Ивви говорит:
— Мы имеем основания связать все эти убийства с твоим стрелком. У всех жертв есть одна общая черта. Они занимались тем же, чем и ты.
— Мошенничеством?
Ивви кривится, будто у нее болит зуб, и я вижу, что ей физически неприятно говорить то, что она говорит:
— Спиритизмом.
И я вижу, как в ярких, красивых глазах, будто сказочные цветы, расцветают такие возвышенные слова: «Мой придурок-кузен вляпался из-за своего мошенничества».
— Хорошо, — говорю я. — То есть плохо. Ты считаешь, что стрелок только один?
— Он не только стрелок.
Ивви тыкает пальцем то в один, то в другой документ.
— Поджигатель, подрывник, отравитель и даже специалист по убийствам с помощью циркуля.
— По крайней мере, он лучше в математике, чем я. Не стыдно умереть от руки достойного
Ивви смеряет меня таким взглядом, что я тут же понимаю, какая неудачная была шутка.
— Ладно, — говорю. — Неважно.
— Большинство этих убийств совершил стрелок. Но он явно не один. Те убийства медиумов, что совершались в Ирландии, были совершены группой людей. Да и судя по организации отступлений стрелка, не похож он на одиночного маньяка.
— А на кого похож?
— На религиозного фанатика. Из очень богатой и очень тоталитарной секты, раз уж он разъезжает по миру.
— Тогда в чем проблема найти эту секту? Я ошибаюсь, или секты обычно занимаются прозелитизмом?
— Заткнись, Франциск, и слушай. Если бы проблемы не было, я бы не допустила, чтобы в тебя стреляли.
— Ты же не знала, Ивви.
Наверное, ей всегда хотелось, чтобы у нее был младший братик, и сейчас я вдруг чувствую себя чуточку, но виноватым в том, что подверг себя опасности, даже если моя неосмотрительность заключалась в том, что я просто пошел на работу.
— Проблема в том, — продолжает Ивви. — Что мы ничего не знаем об этой организации. Ни в одной из стран, куда мы отправили запрос, ничего похожего нет.
— И что мы ищем?
— Вот именно, мы ищем, а не ты. Миллитаризированную религиозную организацию, может быть, с идеей нового крестового похода, может быть с идеей очищения от скверны, может быть, милленаристов, ожидающих скорого конца света. Пока слишком много вариантов. Скорее всего зародились в Ирландии — там происходили первые убийства.
— И что ты мне посоветуешь, Ивви? — спрашиваю я. Мне вдруг становится неуютно, и я толком не понимаю, отчего именно.
Ивви вздыхает, чуть вздергивает подбородок, нервное движение свойственное в равной степени ей и Мильтону. Забавно, какие вещи могут передаваться по наследству, они ведь даже не видели друг друга, пока Ивви не прожила на этой земле четверть века.
Ивви, прожившая чуть больше меня, но куда более опытная во всем, что касается убийств и других опасных преступлений, говорит:
— Как коп, я советую тебе просто быть бдительнее, но не нервничать, ведь слежка за твоим домом будет установлена. Как твоя кузина, я советую тебе уезжать, как можно дальше, никому, кроме семьи, не сообщая, куда ты уедешь.
Она молчит некоторое время, а потом добавляет:
— И как южанка, я советую тебе носить с собой огнестрел.
Когда Ивви уходит, я решаю заглянуть в ванную, чтобы рассмотреть толком, что именно происходит с моим плечом. Повязка на мне все еще чистая, ни пятнышка на ней нет. Я снимаю ее, обнажая рану, не слишком глубокую, такую, что я больше переживаю за свой костюм, чем за себя самого. Взгляд мой скользит по шраму на шее, похожему на диковинное и дурацкое украшение. Шрам мой проходит через всю шею, и так странно, что я совсем ничего о нем не помню. Не помню, как его получил, не помню, как пришел в себя в больнице. События того, нерадостного, периода моей жизни я могу восстановить только с помощью рассказов моей семьи.