Маленький человек (История одного ребенка)
Шрифт:
Вдруг сильная рука схватывает его за пояс, снимает его со екамьи и ставит на пол.
Резкий, насмешливый, хорошо ему знакомый голос восклицает:
— Вот странная фантазия упражняться на трапеции в такое время!
Маленький Человек оглядывается с изумлением.
Перед ним — аббат Жерман. Его прекрасное, обезображенное лицо, слабо освещенное луной, грустно улыбается. Одной рукой он снял самоубийцу со скамьи, а другою держит графин, который он наполнил водою во дворе.
Видя взволнованное лицо ж полные слез глаза Маленького Человека, аббат Жерман перестает улыбаться и повторяет более мягким голосом:
— Какая странная
Маленький Человек, весь красный, отвечает с досадой:
— Я не упражняюсь на трапеции, господин аббат… я хочу умереть.
— Как!.. Умереть… Так ты очень несчастен?..
— О, да! — отвечает Маленький Человек, и горячие слезы льются из его глаз.
— Даниель, пойдем со мной, — говорит аббат.
Маленький Человек качает отрицательно головой и указывает на кольцо с петлей… Аббат Жерман берет его за руку:
— Пойдем ко мне, — говорит он; — если ты хочешь покончить с собой, ты сделаешь это там. Там, по крайней мере, тепло и уютно.
Но Маленький Человек продолжает сопротивляться.
— Дайте мне умереть, господин аббат. Вы не имеете права мешать мне.
Глаза аббата вспыхивают от гнева.
— А-а, вот как! — говорит он. И, схватив Маленького Человека за пояс, он уносит его с собой, как сверток, несмотря на сопротивление и просьбы Маленького Человека…
…Мы в комнате аббата Жермана; яркий огонь пылает в камине; у камина, на столе горит лампа, разбросаны трубки и масса бумаг, исписанных каракулями.
Маленький Человек сидит в кресле у камина. Он очень возбужден и очень много говорит; он рассказывает о своей жизни, о своих несчастьях, об истории, из-за которой хотел лишить себя жизни… Аббат слушает его, улыбаясь, и, когда юноша все высказал, когда он выплакал свое горе, облегчил больное сердце, аббат берет его за руку и говорит ему спокойно:
— Все это вздор, мой мальчик, и ты был бы страшно глуп, если бы лишил себя жизни из-за этого вздора. Твоя история весьма проста: тебя выгнали из коллежа, и, собственно, это большое счастье для тебя! Это значит, что ты должен уехать, уехать немедленно, не выжидая этой недели… Ты не кухарка, чорт возьми!.. Не беспокойся о деньгах на дорогу, на уплату долгов, я беру это на себя… Деньги, которые ты хотел занять у этого негодяя, — ты возьмешь их у меня. Мы устроим все это завтра… А теперь ни слова больше! Мне нужно работать, а тебе — спать… Но я не хочу, чтобы ты вернулся в твой ужасный дортуар, там тебе будет холодно и страшно. Ложись в мою постель, белье в ней свежее, чистое… Я же буду писать всю ночь. Если мне захочется спать, я прилягу на диване. Ну, спокойной ночи! Не говори больше со мной.
Маленький Человек ложится, не сопротивляясь более. Все, что происходит с ним, кажется ему сном… Сколько впечатлений в течение одного дня! Быть так близко от смерти и затем попасть в светлую, уютную комнату, в теплую постель!.. Как хорошо чувствует себя Маленький Человек!.. Открывая глаза, он видит под мягким светом абажура доброе лицо аббата Жермана, который пишет, куря трубку и скрипя пером по белым листам…
На следующее утро меня разбудил аббат, хлопая по плечу. Я забыл обо всем во время сна!.. Это очень рассмешило моего спасителя.
— Ну, вставай, мой мальчик, — сказал он. — Колокол бьет, иди скорей. Никто не догадается ни о чем; отправляйся к своим ученикам, а во время рекреации приходи сюда, мы потолкуем.
Я вспомнил все. Я хотел благодарить
Урок показался мне очень длинным; и едва ученики успели выйти во двор, как я стучался в дверь аббата Жермана. Он сидел перед письменным столом, ящики которого были выдвинуты, и считал золотые монеты, укладывая их в кучки.
Когда я вошел в комнату, он повернул голову, но продолжал работу, не говоря ни слова. Когда он кончил, он запер ящики и, сделав мне знак подойти, сказал, улыбаясь мне своей доброй улыбкой:
— Все это для тебя: я свел твои счеты. Вот на дорогу, вот привратнику, вот в кафе Барбет, вот тому ученику, которому ты должен… Я отложил эти деньги, чтобы нанять рекрута вместо брата Каде, но Каде будет тянуть жребий только через шесть лет, а до тех пор мы еще встретимся.
Я хотел говорить, но он прервал меня:
— А теперь, мой мальчик, простимся… Слышишь звонок? урок мой сейчас начнется, а после урока тебя не должно быть в коллеже. Воздух этой тюрьмы вреден для тебя… Поезжай в Париж, работай, молись богу, кури трубку и постарайся сделаться человеком — слышишь ли? Настоящим человеком! Потому что, маленький Даниель, ты еще совсем ребенок, и я боюсь, что ты всю жизнь останешься ребенком.
Сказав это, он протянул мне руку с небесной улыбкой, но я бросился, рыдая, к его ногам. Он поднял меня и горячо поцеловал.
Раздался последний звонок.
— Ну, вот я и опоздал, — сказал он, поспешно собирая свои тетради и книги. Выходя, он еще раз обернулся ко мне: — У меня есть брат в Париже, священник, добрейшая душа… Но ты теперь так взволнован, что не запомнишь его адреса…
И, не говоря больше ни слова, он стал быстро спускаться по лестнице, с развевающейся рясой, держа в правой руке шапочку, а в левой — кучу бумаг и книг… Добрый аббат Жерман! Уходя, я бросил прощальный взгляд на его библиотеку, на маленький столик, на потухший камин, на кресло, в котором накануне столько плакал, на кровать, в которой так хорошо спал. И, думая о жизни этого странного человека, в котором сказывалось столько мужества, доброты, самоотверженности и смирения, я не мог не краснеть при мысли о собственном ничтожестве, и я дал себе слово не забывать аббата Жермана.
Но время шло… Мне нужно было еще уложить вещи, расплатиться с долгами, взять место в дилижансе…
Перед уходом я увидел на камине несколько старых, совершенно почерневших трубок. Я взял самую старую, самую черную и самую короткую из них и спрятал ее в карман, как реликвию. Затем я спустился вниз.
Внизу дверь гимнастического зала была отворена. Я невольно заглянул туда, и то, что я увидел, заставило меня вздрогнуть от ужаса.
Я увидел большой темный, холодный зал, блестящее железное кольцо и фиолетовый галстук с петлей, раскачивавшийся над опрокинутой скамейкой.
XIII. КЛЮЧИ ВИО
В то время, как я выходил из коллежа, потрясенный ужасным зрелищем, дверь комнаты привратника быстро отворилась и кто-то крикнул:
— Господин Эйсет! Господин Эйсет!
Это был хозяин кафе Барбет и достойный друг его, Касань, — оба с встревоженными, нахальными лицами.
Барбет заговорил первый:
— Правда ли, что вы уезжаете, господин Эйсет.
— Да, господин Барбет, — спокойно ответил я. — Я уезжаю сегодня.
Барбет подпрыгнул на месте, Касань также, но прыжок Барбета был значительно выше, так как я ему должен был гораздо больше денег,