Маленький человек (История одного ребенка)

Доде Альфонс

Когда молодому Букуарану надоело лежать в постели, его усадили в большое кресло, в гостиной, и в течение восьми дней масса народа перебывала в этой гостиной. Интересная жертва была предметом общего внимания.

Двадцать раз сряду его заставляли рассказывать эту историю, и каждый раз негодяй сочинял какую-нибудь новую подробность. Матери содрогались, старые девы восклицали: «бедный ангел!» и пичкали его конфетами. Оппозиционная газета воспользовалась этим случаем и разгромила коллеж в резкой статье, в которой превозносилось другое заведение, при соседнем монастыре…

Директор был взбешен, и только благодаря протекции ректора он не выгнал меня из коллежа. Увы! было бы лучше

для меня, если бы меня тогда же выгнали. Жизнь моя в коллеже сделалась невыносимой. Дети не слушались меня; при малейшем замечании они угрожали мне, что пойдут жаловаться родителям, как Букуаран. Кончилось тем, что я перестал заниматься ими.

Одна мысль всецело овладела мною в это время — мысль о мести Букуаранам. Я постоянно видел перед собою надменное лицо старого маркиза, уши мои краснели, когда я вспоминал брошенную им угрозу. Впрочем, если бы даже я желал забыть нанесенные мне оскорбления, то мне не удалось бы. Два раза в неделю, в дни прогулок, я мог быть заранее уверен, что увижу де Букуарана-отца стоящим у дверей кафе в группе гарнизонных офицеров без шапок, с киями в руках. Завидев нас издали, они встречали нас насмешками; затем, когда мы приближались, маркиз кричал громким голосом, окидывая меня вызывающим взглядом:

— Здравствуй, Букуаран!

— Здравствуйте, папа! — визжал отвратительный мальчик.

И офицеры, ученики, прислуга кафе, — все громко смеялись…

Это «здравствуй, Букуаран!» сделалось для меня пыткой, избегнуть которой я не имел возможности. Дорога на поляну вела мимо этого кафе, и ни разу мучитель мой не забывал притти на свидание со мною.

Иногда мною овладевало безумное желание подойти к нему и вызвать его на дуэль, но некоторые соображения удерживали меня: прежде всего, конечно, боязнь лишиться места, а затем — рапира маркиза, чертовски длинная рапира, поразившая не мало противников в те дни, когда маркиз еще служил в лейб-гвардии.

Но однажды, доведенный до крайности, я отправился к Роже, учителю фехтования, и объявил ему о моем намерении драться с маркизом. Роже, с которым я давно уже не говорил, слушал меня сначала с выражением недоверия, но, когда я кончил, он в порыве восторга крепко пожал мои руки.

— Браво, господин Даниель! Я знал хорошо, что вы не можете быть шпионом. Но почему, чорт возьми, вы связались с этим Вио? Наконец-то вы заговорите! Все забыто!.. Вашу руку! Вы благородная душа!.. Теперь — к вашему делу! Вы были оскорблены? Прекрасно. Вы хотите требовать удовлетворения? Очень хорошо. Вы не знаете азбуки фехтования? Отлично! Вы хотите, чтобы я помешал тому, чтобы этот старый индюк заколол вас? Прекрасно. Приходите в фехтовальный зал, и через шесть месяцев вы заколете его.

Слушая, как горячо этот добрейший Роже относится к моей ссоре, я покраснел от удовольствия. Мы условились относительно уроков: три часа в неделю, условились и о цене — исключительной цене, по его уверению. (Действительно, исключительной! Я впоследствии узнал, что с меня потребовали вдвое против того, что платили другие). Когда переговоры были покончены, Роже взял меня фамильярно под руку.

— Господин Даниель, — сказал он, — сегодня уже поздно для занятий, но мы пойдем в кафе Барбет завершить наш договор… Пойдемте! Полно, без ребячеств! Неужели вы боитесь итти туда?.. Пойдемте же, чорт возьми! Вы найдете там благородных людей и добрых малых и в их обществе скоро оставите эти бабьи манеры, которые портят вас.

Увы! я дал себя увлечь. Мы пошли в кафе Барбет. Там все было попрежнему — шум, крики, табачный дым, кирпичного цвета штаны и те же кивера, те же портупеи, развешанные на тех же розетках.

Друзья Роже встретили меня с распростертыми объятиями. Он

был прав — это были благородные люди. Когда они узнали о моей истории с маркизом и о принятом мною решении, они пожали мне руку один за другим. «Браво, молодой человек! Прекрасно!» — восклицали они,

Я тоже хотел доказать благородство своей души. Я приказал подать пунш, и все пили за успех моего дела. Тут же благородными людьми было решено, что я убью маркиза де Букуарана в конце учебного года.

X. ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ

Наступила зима, сухая, суровая, мрачная зима, какая бывает только в гористых местах. Дворы коллежа с их большими оголенными деревьями и окаменевшей от морозов землей имели печальный вид. Приходилось вставать рано, при огне. Подчас бывало страшно холодно, в умывальниках вода замерзала… Ученики долго возились в дортуарах, колокол несколько раз сзывал их. «Торопитесь, господа, торопитесь!», — кричали учителя, расхаживая по комнате, чтобы согреться… Ученики молча строились в ряды, спускались по широкой лестнице и пробирались по длинным коридорам, в которых свободно разгуливал холодный зимний ветер.

Тяжелая это была зима для Маленького Человека.

Я совсем перестал работать. В классе расслабляющая теплота печи клонила меня ко сну. Во время рекреаций я бежал из своей холодной мансарды в кафе Барбет, откуда выходил только перед началом урока. Там же я брал уроки фехтования у Роже. Суровая температура выжила нас из фехтовального зала, и мы упражнялись в зале кафе Барбет, вооруженные киями и согреваясь пуншем. Офицеры — посетители кафе — следили за ударами; все эти благородные люди сделались моими друзьями и показывали мне каждый день новый удар, которым я, несомненно, мог бы убить маркиза Букуарана. Они научили меня также подслащивать абсент, а когда они играли на биллиарде, я был их маркером.

Да, это была тяжелая зима для Маленького Человека!

Однажды утром, когда я входил в кафе Барбет, — я слышу еще стук биллиарда и треск огня в большой печке, — Роже быстро подошел ко мне и со словами: «На пару слов, господин Даниель!» увел меня в глубину зала с каким-то таинственным выражением лица.

Он поверил мне тайну своей любви… Можете себе представить, как я гордился тем, что удостоился доверия человека такого громадного роста. Мне казалось, что я сам вырос.

Дело в том, что этот повеса встретил в городе, — где именно, он не хотел сказать, — особу, в которую безумно влюбился. Эта особа занимала очень высокое положение в Сарланде — гм, гм! понимаете? — совершенно исключительное положение, и учитель фехтования сам не понимал, как он осмелился поднять так высоко свои глаза. И однако же, несмотря на высокое положение этой особы — настолько высокое, настолько исключительное и т. д., - он надеялся добиться ее любви и даже полагал, что наступила удобная минута для письменного объяснения. К несчастью, учителя фехтования вообще не мастера в письменных упражнениях. Конечно, если бы речь шла о какой-нибудь гризетке, то церемониться нечего. Но особа, занимающая положение столь высокое и т. д., - здесь нужен был слог недюжинного поэта.

— Я вижу, в чем дело, — сказал Маленький Человек, — вам надо состряпать для этой особы любовное послание, и вы хотите, чтобы я помог вам.

— Совершенно верно, — ответил учитель фехтования.

— Вы можете рассчитывать на меня; мы приступим к этому, когда вы пожелаете. Но, чтобы наши письма не походили на образцовые письма из «Образцового письмовника», вы должны дать мне некоторые сведения об этой особе…

Учитель фехтования с некоторым недоверием посмотрел вокруг себя, затем, наклонившись ко мне и задевая своими усами мое ухо, сказал мне вполголоса: