Маленький друг
Шрифт:
— Да подожди ты кричать! Я только заеду домой на минутку, возьму кое-какие вещи и сразу же вернусь. — Эдди повернулась к сестре. — Вы сможете поставить в ее комнату диванчик?
— Конечно, мэм.
«Диванчик». Какое приятное слово, домашнее, родное, почти как «сарайчик», или «куколка», или «хлопок». Или как старое прозвище Харриет: «Готтентот». Она попробовала пошевелить языком, произнося его и так, и этак.
— Ага, у кого-то глазки уже закрываются, — услышала она голос сестры.
А где Эдди? Харриет попыталась держать глаза открытыми, но стеклянный, прозрачно-голубой купол небес всей тяжестью навалился на нее, облака рванулись ввысь, весь мир заволокло тьмой,
Заложив руки за спину, Юджин бродил по коридорам больницы, заглядывая в палаты и внимательно изучая развешанные на стенах плакаты. Он видел, как санитар вывез кресло со спящей девочкой из смотровой комнаты, и последовал за ними на безопасном расстоянии. Они проехали через выстуженный кондиционером холл, и санитар нажал кнопку вызова лифта. Юджин прошел мимо них на лестницу, поднялся на второй этаж, заглянул в дверь и, увидев удаляющуюся зеленую спину, пошел следом, стараясь ступать как можно тише. Он заметил, в какую комнату санитар завез кресло, и прошел дальше, не останавливаясь. Он навестит девчонку позже, когда никого не будет поблизости. У него не было сомнений, что это была та самая девчонка, которую он допрашивал около своего дома, он хорошо ее разглядел в ту ночь, когда его укусила змея.
Говорят, собаки лают перед землетрясением. А этот черноволосый ребенок в последнее время с точностью хорошего сейсмографа попадался на его пути перед каждым несчастьем. Кто она такая, откуда взялась? Юджин прошел мимо ее комнаты, заглянул внутрь. На кровати под одеялом лежало маленькое тело, но лица было не разглядеть, а рядом нависала стойка капельницы, от которой под покрывало тянулась тонкая прозрачная трубка.
Юджин прошел к питьевому фонтанчику, напился воды, искоса посматривая на дверь палаты. Вот зашла и вышла сестра. Решительной походкой он направился в палату, но, когда сунул в дверь голову, увидел, что девчонка не одна — рядом суетился санитар, раскладывая диван. Юджин увидел возвращавшуюся сестру с охапкой чистых простыней в руках и остановил ее.
— Это что за девочка тут лежит? — спросил Юджин самым доброжелательным голосом.
— Зовут Харриет, — ответила сестра. — Фамилия Дюфрен.
— А, так! — Имя было смутно знакомо Юджину, почему — он не мог вспомнить.
— А что, с ней никого из взрослых нет?
— Я не видела родителей, только бабушку. — Сестра отвернулась от него, показывая, что разговор закончен.
— Бедная крошка, — с ненатуральным сочувствием произнес Юджин. — А что с ней такое?
По лицу сестры Юджин понял, что зашел слишком далеко. Улыбка пропала с ее губ, и она сказала холодно:
— Я не имею права давать информацию о пациентах.
Юджин улыбнулся, энергично покивав:
— Да, конечно, мэм. Просто жаль стало девочку, только и всего.
Он повернулся и пошел к автомату, в котором продавались сладости. Купив себе шоколадный батончик, Юджин понял, что сегодня девчонку лучше не трогать; сестра, выходившая из палаты, посмотрела на него тяжелым взглядом. Ладно, он и так слишком засветился, надо уходить. Юджин спустился вниз в отделение интенсивной терапии, в комнату ожидания, где на диванчике спали Гам и Кертис. Ничего, он подождет до утра, все равно в девять часов эта раскрашенная кукла закончит смену.
Эдди проснулась от света, бьющего ей в лицо, и взглянула на часы. 8:15 — как вовремя, она успевает на встречу с адвокатом, которая назначена на девять. Она поднялась, подавив невольный стон (ребра у нее ужасно болели после ночи, проведенной на неудобном диване),
Она ополоснула лицо водой и упрямо принялась наводить красоту: подчернила брови, добавила немного цвета восковым щекам, провела помадой по губам. Она не любила докторов, не доверяла им вовсе. За свою долгую медицинскую карьеру она повидала достаточно врачей, чтобы уяснить следующее: в массе своей они не слушают пациента, делают заключения, не имея перед собой полной картины заболевания, как этот доктор Даго, или как его там. Услышал слово «судороги» — и все, больше ни о чем и думать не хочет. Эдди вышла из ванной и сурово уставилась на спящую внучку. Какая там эпилепсия, вот глупости! Вовсе не в этом дело.
Несколько мгновений она с холодным, отстраненным интересом изучала маленькое лицо спящей девочки, потом опять направилась в ванную, чтобы одеться. Харриет — крепкая малышка, за себя постоять сумеет, волноваться за нее не стоит. Единственное, что действительно сильно взволновало Эдди, было состояние дома Шарлот. Она пришла в ужас от царившего там запустения. Как можно было довести свой дом до такого состояния? Везде грязь, стопки немытой посуды громоздились в раковине, а чего стоили одни эти горы газет! Горы! Да там наверняка давно уже мыши завелись, а уж о тараканах и говорить нечего, наверное кишмя кишели. Полное запустение — вот как можно было это описать, даже белая рвань такого себе не позволяла. Странно еще, что они не оказались в больнице все втроем. Конечно, бедная девочка попросту отравилась какой-нибудь дрянью. А может, ее укусила во сне крыса. Но как Эдди могла рассказать о своих подозрениях доктору? Не могла же она сказать ему: «Просто моя дочь превратила свой дом в настоящий свинарник»!
Что-то надо с этим делать, и она, Эдди, должна придумать, что именно. Неровен час, соседка миссис Фонтейн еще вызовет санитарную службу, вот стыда-то не оберешься! Но с Шарлот говорить бессмысленно, она опять начнет канючить да лить слезы. И зачем только она уволила свою цветную домработницу?
Эдди заколола волосы на затылке, проглотила две таблетки аспирина, запив их водой, и вошла в палату, полностью собранная и готовая к новому дню. «Все дороги ведут в больницу», — подумала она. Еще совсем недавно она вот так же ночевала на диванчике около кровати сестры, а теперь судьба опять привела ее сюда же, в палату, так похожую на ту, где лежала Либби.
Харриет спала, что ж, пусть ребенок поспит. Сестра сказала, что она будет спать большую часть дня. После встречи с адвокатом и очередного бессмысленного переливания из пустого в порожнее она должна была встретиться с юристом. Юрист призывал ее поскорее закончить переговоры с этим ужасным мистером Рикси и сделать это полюбовно, что означало выложить весьма крупную сумму денег. Эдди вышла из палаты, погруженная в свои мысли, и не обратила внимания на проповедника, болтающегося около автоматов с водой.
Гладкие и шелковистые простыни приятно ласкали тело. Харриет нежилась в лучах утреннего солнца, решительно отказываясь просыпаться, зажмурив глаза и призывая назад сон. Ей приснилось, что она идет по каменным ступеням в ярко-медном поле, вокруг колышется высокая трава, а ступени такие старые, что крошатся под ногами; они ведут в никуда, но это «никуда» необыкновенно прекрасно, по крайней мере ей ужасно любопытно на него взглянуть…
Шаги в коридоре. Харриет не открывала глаз. Ей хотелось, чтобы к ней в палату зашел какой-нибудь добрый доктор, увидел бы ее, такую маленькую, больную и бледную, и погладил бы по головке.