Маленький гарем
Шрифт:
Контроль за посещаемостью был понятен. Преподаватели – насквозь нищие, как и вся российская интеллигенция – помимо левых денег получали еще «правые», по распорядку сессии. Каким образом им насчитывали, я не вникал, но мой бывший староста – хитрый татарин Альфат – говорил, что оплата зависит не только от часов, но и от количества студентов. Само собой, нормальному преподавателю надрываться не хотелось, каждый предпочел бы увидеть на лекции трех человек вместо тридцати, потравить анекдоты и
Но при всей внешней строгости, в первые дни царил бардак. Расписание не устоялось, по коридорам «академии» шатались похмельные после предыдущей сессии преподаватели и хмельные от нынешней студенты, никто ничего не знал, никто ни с кого не требовал.
Этим временем стоило пользоваться. Возвратившись в квартиру, мы разделись и больше не одевались.
Пол в моем отсеке Ольга так и не вымыла, штору я так и не повесил. И новенькая раскладушка, упакованная в полиэтилен, стояла нераспечатанной в передней.
Ничего этого не потребовалось, нам было хорошо и так.
Я время от времени прикладывался к сокурснице, она еще чаще приникала ко мне.
Мы попробовали все варианты: на кровати и на подоконнике, в ванной и в туалете и даже не кухонном столе – и все возможные способы, включая негигиеничные, нелюбимые мной, но обожаемые ею.
Никогда в жизни: ни в школе, во времена первых познаний, ни после армии, ринувшись обратно в развал гражданской жизни – я не «отрывался» так сильно.
Мы со старостой вели себя как пара животных, для которых не имелось ничего, кроме секса.
Но стыдно мне не было.
Все шло, как полагалось идти в такой ситуации.
Голова была мне дана, чтобы думать о жизни, а тело – чтобы жизни радоваться.
Тем более, что оргия для двоих длилась недолго, приезд одногруппниц ее прекращал.
5
Первой к нам явилась женщина по имени Валя.
Конечно, в тот момент я еще не знал, как ее зовут.
Да и вообще не было уверенности ни в чем. Явиться мог кто угодно – например, участковый по жалобе соседей на Ольгины стоны, три дня не прекращавшиеся даже ночью.
Дверной звонок – дешевый и противный – заверещал в минуты последействия, когда мы лежали, облепив друг друга собой и не имея сил разъединиться.
Я рванулся из комнаты в ванную, забыв прихватить одежду. Ольга накинула халатик и, пятная пол мутно-белым, побежала открывать.
Впустив кого-то, она пришла, приоткрыла щелку и вбросила мне рубашку с джинсами.
Я побрился, вымылся, вытерся еще чистым домашним полотенцем и стал одеваться, приплясывая босыми ногами на нечистому полу ванной комнаты. Спешить не имело смысла, но я спешил, ноги застревали в штанинах, рукава пытались порваться. Я боролся с одеждой, а сам тупо разглядывал прошлогодний календарь, пришпиленный к двери изнутри.
Огромный лист на сентябрь изображал девушку с очень маленькой грудью и довольно длинными ногами, вздумавшую пофизкультурничать. Турником служил рожковый ключ, надетый на гайку, торчащую из черной стены. Гимнастка любила все большое: даже мой штабелер обслуживался ключами меньшего размера.
Разумеется, девушка была совершенно голой, на календарях подобного рода иных не бывало.
За эти дни я видел ее тысячу раз, но сейчас впервые заметил, что лощеная бумага во многих местах покоробилась и заскорузла. Стало ясно, что квартира не пустовала, тут живали и парни – причем такие, которым не повезло найти реальную партнершу.
Когда я выскользнул из душной ванной, то услышал веселые голоса и прошел в комнату.
На одном из диванов сидела староста, рядом примостилась незнакомая женщина – маленькая и худенькая, в домашнем сером платье.
Голые ноги ее – в отличие от Ольгиных розовых – были желтовато бледными.
Обе сокурсницы держали щербатые кружки, в воздухе остро пахло бальзамом «Агидель». Наполовину пустая, бутылка с жидкостью цвета утренней мочи стояла на полу.
– Знакомьтесь! – сказала Ольга, все еще размягченная. – Валя, это Юрий, Юра, это Валентина, будьте своими.
– Уже свои, – ответила Валя и отсалютовала кружкой. – Бери стакан, приписоединяйся!
– Спасибо, – я покачал головой. – С утра как-то не пью. А такую дрянь, как «Агидель», не пью даже вечером.
Сокурсницы снисходительно улыбнулись.
Разница в возрасте на каких-то десять лет или около того давала им право на старшинство.
И, кроме того, я знал, что многие женщины любят это химическое пойло для горничных, от которого быстро дуреешь.
– Простите, девушки, – поправился я. – Могу ошибаться. Не хотел вас обидеть.
– Не ошибаешься и не обижаешь, – Валя и поправила серенький подол на желтых бедрах. – Худшей дряни, чем этот бальзам, не знаю…
Движение было безучастным, но меня пробило такое желание, что будь мы одни, я бы опять набросился на Ольгу.
Хотя, стремясь насытиться на всю оставшуюся жизнь, мы накувыркались так, что я еле стоял, а она еле сидела.
–…Но бьет по голове кувалдой и дает забыть обо всем.
– О чем? – поинтересовался я, почувствовав, что в мышеобразной Вале что-то есть.
– О том, что…
Она сдвинула колени, выпрямилась, выпятила грудь, которой не было, откинула свободную руку и сказала нараспев:
– «Человек, рожденный женою, краткодневен и многопечален!»
– Какой женой? – спросил я глупо. – Чьей именно, и вообще?