Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой)
Шрифт:
— Уж в каких я только домах не служил, — говорил самый высокий лакей, — и каких я только сердитых и злобных стариков не повидал, но такого бешеного не встречал!
А другой лакей, по имени Томас, рассказывал в кухне, как граф наставлял мистера Хэвишема перед приездом внука. «Разрешите ему делать все, что он ни пожелает, завалите его комнату игрушками, — говорил граф, — всячески развлекайте его — и он скоро забудет о матери. Развлекайте его, отвлекайте его, и все будет хорошо! Вы же знаете мальчиков!» Таков был план, задуманный добрым дедушкой. Однако графа ждало разочарование: ему предстояло убедиться, что внук его совсем не таков, как он думал.
Граф дурно спал ночь и все утро не выходил из своей комнаты; но в полдень,
Фаунтлерой не заставил себя ждать. Он вприпрыжку сбежал по широкой лестнице, пронесся по холлу, распахнул дверь и шагнул в комнату. Щеки у него раскраснелись, глаза сияли.
— Я ждал, когда вы пришлете за мной, — сказал он. — Я уже давно был готов. Я так вам благодарен за подарки! Я так вам благодарен! Я все утро с ними играл.
— А-а, — произнес граф, — так они тебе понравились?
— Очень! Я даже сказать вам не могу, как они мне понравились! — отвечал, весь сияя, Фаунтлерой. — Там есть одна игра, похожа на бейсбол, только в нее играют на доске черными и белыми фишками, а счет ведут на таких маленьких счетах. Я пробовал Доусон научить, но она сперва не очень-то понимала, она ведь женщина и в бейсбол никогда не играла. Боюсь, я не сумел ей все как надо объяснить. Но вы-то знаете эту игру, правда?
— Боюсь, что нет, — проговорил граф. — Это ведь американская игра? Она похожа на крикет?
— Я никогда не видел, как играют в крикет, — признался Фаунтлерой, — но мистер Хоббс несколько раз брал меня на бейсбол. Вот это игра! Все так болеют! Хотите, я принесу вам эту игру и покажу, как в нее играть? Может быть, она вас заинтересует и вы забудете про свою ногу? Очень она у вас сегодня болит?
— Да, радости от нее мало, — отвечал граф.
— Тогда, пожалуй, игра вас не отвлечет, — тревожно заметил мальчик. — Может, она вам будет совсем ни к чему… А как вы сами думаете, отвлечет она вас или нет?
— Ступай, принеси игру, — сказал граф.
Непривычное это было для графа дело — беседовать с мальчиком, который предлагал обучить его играм! Впрочем, новизна ситуации забавляла старика. Едва заметная улыбка играла на губах графа, когда Седрик вернулся с выражением живейшего интереса на лице. В руках он нес коробку с игрой.
— Можно, я пододвину столик к вашему креслу? — спросил он.
— Позвони, — отвечал граф, — и Томас тебе его переставит.
— О, я могу это сделать сам, — возразил Фаунтлерой, — он не очень тяжелый.
— Что ж, — согласился граф. Улыбка чуть заметнее проступила на его лице, пока он следил, с каким пылом Седрик принялся за дело. Он подтащил столик к креслу, вынул из коробки игру и разложил ее на столе.
— Сейчас мы начнем — и вам будет очень интересно, — говорил Фаунтлерой. — Вот видите, черные фишки будут ваши, а белые — мои. Это игроки: когда они обегут все поле, это считается один «круг», вот это «аут», положение вне игры, а это первая «база», это вторая и третья, а вот это «дом». Он с жаром все объяснял и показывал, что делает на поле каждый из игроков, после чего изобразил, как был перехвачен чрезвычайно трудный мяч в тот знаменательный день, когда он смотрел игру в обществе мистера Хоббса. Весело было смотреть на его крепкую ловкую фигурку, живые движения и беззаботное веселье.
Когда же наконец с объяснениями было покончено и они начали играть, графу все было не скучно. Его юный партнер с головой ушел в игру — он играл азартно и от души смеялся, когда «удар» ему удавался; впрочем, он так же радовался и удаче противника, особенно если игра шла вокруг «дома», так что играть с ним было одно удовольствие!
Если бы неделю назад кто-то сказал графу Доринкорту, что в это утро он забудет и о подагре и о дурном расположении духа, состязаясь с кудрявым мальчиком в игре черными и белыми фишками на ярко раскрашенной доске, он бы несомненно ответил резкостью. И все же так оно безусловно и было, потому что он очень удивился, когда дверь отворилась и Томас доложил о посетителе. Посетитель, пожилой господин в черном, был не кто иной, как приходский священник; открывшаяся ему удивительная сцена настолько его поразила, что он чуть не отступил назад, рискуя столкнуться с Томасом.
Достопочтенного мистера Мордонта всегда охватывала тоска, когда приходило время посетить его благородного патрона, обитавшего в замке. Его благородный патрон обычно делал все, что мог, чтобы эти визиты не доставляли священнику ни одной приятной минуты. Граф ненавидел церковь и благотворительность и приходил в ярость, когда узнавал, что кто-то из фермеров, живущих на его землях, осмеливался быть бедным, болеть и нуждаться в помощи. Если подагра особенно ему досаждала, он не колеблясь заявлял, что не желает, чтобы его беспокоили рассказами об их несчастьях; когда же боли стихали и он становился несколько терпимее, он порой давал священнику денег, но не иначе как наговорив ему при этом всяких грубостей и выбранив весь приход за леность и глупость. Впрочем, каково бы ни было настроение графа, он никогда не обходился без едких и оскорбительных речей, так что достопочтенный мистер Мордонт нередко жалел, что, будучи христианином, не может швырнуть в него чем-то тяжелым. За все те годы, что мистер Мордонт был священником в Доринкортском приходе, он не мог припомнить ни одного случая, когда граф помог кому-либо по собственному побуждению или позаботился о ком-то, кроме себя самого. Сегодня мистер Мордонт пришел для того, чтобы поговорить с графом о неотложном деле, и, идя к дому по аллее, он думал о том, что визит этот обещает быть особенно неприятным. Во-первых, он знал, что его сиятельство вот уже несколько дней мучает подагра, а потому он находится в таком отвратительном настроении, что слухи об этом дошли до деревни: одна молоденькая служанка рассказала об этом своей сестре, которая честно зарабатывала себе на пропитание, держа лавочку, где можно было купить нитки, иголки и леденцы, а также услышать последние новости. Миссис Диббл знала все о замке и его обитателях, о фермах и их обитателях и еще о деревне и ее жителях, а чего она не знала, то и знать-то было неинтересно. О замке ей было известно все до мельчайших подробностей, потому что ее сестра Джейн Шортс служила горничной в замке и находилась в близкой дружбе с Томасом.
— Его милость до того гневается, — говорила миссис Диббл, облокотясь о прилавок, — до того бранится, что мистер Томас сам нашей Джейн сказал: этого ни одна душа выдержать не может. Третьего дня он в самого мистера Томаса швырнул тарелку с тостами, и не будь в замке такое приятное общество в людской и все прочее, — мистер Томас там ни одного бы часа не остался!
Священнику все это было известно — на фермах любили посудачить о графе, этой черной овце в приходском стаде, и каждой доброй прихожанке приятно было поговорить о его грубом нраве, когда к ней приходили гости попить чайку.
А вторая причина для беспокойства священника была еще неприятнее, потому что она возникла недавно и все ее обсуждали с живейшим интересом.
Кто в приходе не знал, в какую ярость пришел старый аристократ, когда его сын женился на американке? Кто не знал о том, как сурово обошелся он с капитаном и как красивый, стройный, веселый юноша, единственный изо всей этой знатной семьи, кто пользовался любовью окружающих, скончался вдали от родного края в бедности и отчуждении? Кто не знал о том, с каким неистовством старый граф ненавидел несчастную молодую женщину, на которой женился его сын, как не желал даже думать о внуке и отказывался видеть его — до тех пор, пока два его старших сына не умерли, не оставив ему наследника? Кто не знал, что он ждал приезда внука без всякой радости и заранее решил, что тот окажется дерзким невеждой и грубияном, как все американцы, и не только не сделает чести его имени, но скорее всего опозорит его?