Маленький Петров и капитан Колодкин
Шрифт:
Осадчий Семен смотрел, как голубь, - сбоку, без поворота головы, и от этого имел значительный, несколько загадочный вид, и вся его подтянутая фигура, вся ухватка и манера, казалось, говорили: "Я про тебя, дорогой, все знаю. И глядеть мне на тебя скучно. Так что, будь добренек, включайся в беседу".
Таким образом, взгляд у Осадчего Семена был профессиональный. А выражение лица, если присмотреться внимательно, - философское и добродушное.
– Вы, Петрович, не представляете ситуацию моего положения, - сказал он капитану, когда они познакомились.
– Один я, как перст, один. Вот прошлый год я отдохнул так отдохнул! Сдавал на исторический, в Старгороде.
– Осадчий Семен вздохнул.
– Много еще, Петрович, всяких пережитков... Тормозят очень...
– Тормозят, - согласился капитан.
– А что это за Григорий Иваныч?
– Григорий Иваныч? Уникум. Язва здешних мест. Если хотите, парадокс. Козел, одним словом. Помимо всего, разжигает религиозную фантазию некоторой части населения.
– А чего прозвали так?
– Тут целая история...
И сержант Осадчий Семен по дороге к пристани принялся рассказывать капитану историю Григория Иваныча. Маленький и Чубчик слушали, шагая сзади.
– Был у нас на острове человек один. По фамилии Квашнин. Рыбак никудышный, вечно прогуливал по причине алкоголя. Я его и на десять суток сажал, и на пятнадцать, и трудом лечил - все напрасно. До того дошел жена на материк уехала, корову увезла, дочки обе в Старгород на стройку подались... Общежитие там получили, конечно. А Квашнин один остался. Ну и козел с ним. Надо сказать, этот козел лучше всякой собаки: рога нацелит в дом не войдешь.
А Квашнин продолжает свою деятельность. Сядет на кривом крылечке, обнимет козла и начинает ему жаловаться: "Григорий Иваныч, Григорий Иваныч, одни мы с тобой, ни бабы, ни деток, пустой горшок..." А кто виноват? Кто виноват, Петрович?
Я вызывал Квашнина, убеждал словом. Я так считаю: человек должен знать свои права и обязанности. Вы как считаете, Петрович? Я так считаю.
Потом Квашнин и козла своего продал на материк. Тот не хотел уезжать, что ты! Пришлось Григория Иваныча вязать. Связали они его и в сарай, а сами, с новым хозяином, дома сидят, беседуют, так сказать. Вдруг - грохот! Выбегают - а Григорий Иваныч веревки порвал, стенку вышиб и помчался - на участок к Кириллу Старову. Козочка у него там, родственница.
Поймали. Связали. Теперь уж проволокой. Утром на баркас - и прощай!
Квашнин вскоре после того на материк уехал. Говорят, в больницу истопником устроился. Спалит он больницу, помяните мое слово, Петрович!..
И вот весной видят наши рыбаки такую картину. Подходит к пристани буксир, за ним баржа, а на барже - собственной персоной - Григорий Иваныч! Буксир швартуется, а Григорий Иваныч от нетерпения копытом бьет... В несколько прыжков достиг берега и помчался на знакомую улицу!
Вся народная дружина Григория Иваныча ловила. Поймали, добрались до нового хозяина. "Избавьте, - говорит, - меня от этого козла. Я, если хотите, еще приплачу. Это не козел, - говорит, - а исчадье какое-то..." Заставили все-таки взять. А как же? Твое животное - не смеешь отказываться. Я так считаю. Если каждый будет свое хозяйство где попало раскидывать, что получится? Вы как считаете, Петрович? Я так считаю: твое хозяйство - береги...
Через какое-то время Григорий Иванович снова убежал. Я думаю, новый его хозяин посодействовал этому. Выпустил, одним словом. Ударился Григорий Иваныч в бега. И слушайте: придет на вокзал, встанет на перроне и ждет. Пассажирский поезд спокойно пропустит, а товарный только остановится на минуту - Григорий Иваныч скок на платформу и ту-ту... Выйдет на полустанке, который понравился,
А зимой вот что придумал: ребятишки зальют каток на улице - так он разбежится, раскатится на копытах и все норовит кого-нибудь с ног сбить. И что интересно: за пределы нашего района не выезжает...
– А сюда-то как нынче попал?
– спросил капитан.
– Сюда? Одна версия - на "Очакове". Вплавь не мог. Я считаю, не мог. А вы как считаете, Петрович?..
В это время глазам открылась пристань. У пристани - красавец "Очаков", белоснежные надстройки, на трубе красная каемочка, будто повязка на рукаве у дружинника. На борту теплохода, опершись о поручни, стоит дочерна загорелый человек в белом кителе и мичманке с белым верхом.
– Здорово, Литвинов, - говорит ему сержант Осадчий Семен, - ты что ж это, Литвинов...
– Ну, что я?
– отвечает чуть насмешливо Литвинов.
– Ты зачем мне Григорья Иваныча привез?
– Мы животных не возим. Не положено.
– Вы-то их не возите, зато они на вас ездят!
– Не положено животных возить... А, Колодкин!
– оживляется Литвинов, заметив капитана.
– А, Литвинов!
– говорит капитан и приветствует Литвинова поднятой рукой.
– Да пойми ж ты, Литвинов, - говорит Осадчий Семен, - откуда ему взяться? Кроме тебя, никто на остров не приходил...
– Слушай, отвяжись, - говорит Литвинов, - у меня и билетов на животных нет. Не положено. Отвяжись, дай с человеком поговорить... Ну, как твое ничего, Колодкин? Все вожатишь?
– Он кивает на Маленького и Чубчика.
– Все в походы ходишь?
– А ты все буфет по озеру таскаешь?
– говорит в свою очередь капитан.
– Слушай, Колодкин, иди ко мне помощником. Я тебя возьму. Хоть завтра.
– Нет, Литвинов, спасибо. Я скоро в Рыбецк поеду, в управление.
– Здоровьишко как?
– Отлично.
– Тут капитан словно вспомнил про Чубчика с Маленьким и резко повернулся к ним.
– Чубарев, луку купили?
– Товарищ капитан, не купили! Все заперлись, не достучаться... Чубчик протягивает капитану деньги.
– Я Маленькому говорю: "Давай надергаем сами", а он боится.
– Чубчик засмеялся.
Вывернулся Чубчик. Как всегда.
– Ладно, Чубарев... Слушай, Литвинов, ты куда идешь теперь?
– На Старгород.
– Когда отвалишь?
– Ночью...
Капитан поднялся по трапу, подошел к Литвинову и о чем-то некоторое время говорил с ним, кивая на мальчишек. Чубчик толкнул Маленького:
– Про тебя...
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Поединок
А к пристани то и дело подкатывают на велосипедах мальчишки, докладывают Осадчему Семену о положении дел, как докладывают полководцу перед началом решающего сражения.
Сведения самые разноречивые. То Григория Иваныча видели в северной части острова, около голых камней, где он якобы "воду копытом пробовал, может, плыть собрался..." То совсем наоборот - в южной, где он скакал мимо жердей, что выставлены по всему берегу для просушки. То вдруг оказывался на западе и хрустел там безжалостными копытами по луковым полям. То, наконец, на востоке, где - стыд-срам, граждане!
– ворвался за церковную ограду и по могилам, по дорожкам, усыпанным красным песком и так гладко заметенным, что ни следочка на них, ни листочка, будто кто-то бесплотный пролетал над ними с веничком... А этот, черт рогатый, представляете, что наделал!