Маленький Петров и капитан Колодкин
Шрифт:
– Ну, беги, Гриша, беги...
Григорий Иваныч осмотрелся, шумно встряхнулся и, найдя у себя под ногами недоеденную траву, снова принялся ее щипать.
А капитан приказал:
– Беги, Гриша, беги!
В эту минуту в бухте зарокотал мотор, и звук его, стократно усиленный тишиной, разнесся по ночному острову. Григорий Иваныч прислушался и, тряхнув кудлатой головой, исчез в темноте за бугром. И Маленький слышал точно!
– вода плеснула...
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Ночь на "Очакове"
"Очаков" отваливал. Маленький Петров стоял на палубе. А капитан
– Значит, я на тебя надеюсь, - сказал капитан Литвинову, - посадишь его там на поезд...
– Будет сделано, - сказал Литвинов, - не беспокойся... Серегин! позвал он бровастого кока.
– Проводи штрафника в кубрик... Боря! Сева! Перед ним выросли молодые матросы.
– Посторонних на корабле нет?
Боря посмотрел на Севу, Сева на Борю, оба на Литвинова...
– Проверить, - приказал он.
– Проверяй, проверяй, - усмехнулся с пристани капитан, - а то, я слыхал, копытами сейчас кто-то: цок-цок...
– Ладно, - буркнул Литвинов.
..."Очаков" уходил в открытое озеро, а навстречу ему катился плотный сырой ветер, и крупные капли неожиданного дождя ударялись о палубу.
В кубрике было душно, пахло куревом и тройным одеколоном.
– Вот тебе койка, вот тебе все...
– сказал кок Серегин.
Маленький лег не раздевшись. Вошли Боря и Сева.
– Товарищ Серегин, в камбузе обнаружен козел, - сказал Боря.
– Просил передать тебе пламенный привет, - сказал Сева.
– Пускай, мол, товарищ Серегин спокойно спит, я, говорит, картошки на завтра начищу...
Кок Серегин не ответил. Он бросил свое большое тело на койку и сладко зевнул.
Вошел Литвинов.
– Ну?
– Никого, - сказал Боря.
– Никого, - сказал Сева.
Литвинов сел за стол, снял фуражку, пригладил редкие волосы, снова надел.
– А все-таки, как это он?..
– спросил Боря.
– Неужели вплавь?
– спросил Сева.
Литвинов закурил. Скрипнула койка. Кок сказал:
– Между прочим, мог и вплавь. Я про отца этого Григория Иваныча такое слыхал - не поверите!.. Его, между прочим, Граф звали.
– Почему?
– спросил Боря.
– А вот почему. Пришел как-то зимой в партизанский отряд козел худой, грязный, ободранный. Ну, партизаны, ясное дело, откормили его. Гладкий, здоровый стал. Ходит по лагерю и сбоку так презрительно на всех поглядывает. Вот его и прозвали Граф. Один раз такой случай был: партизаны в разведку пошли, а Граф за ними увязался. Его обратно гонят, снежками бросаются - представляете, с козлом в разведку!
– а он ни в какую. И вот ночью в деревню вбегает козел. Немецкий часовой его не тронул - что с козла толку! А Граф - прямо к штабу. Там, конечно, офицеры ихние сидят, шнапс пьют, в карты режутся. И вдруг стекло - трах-тарарах. И в окне башка рогатая! Немцы: "Тойфель! Тойфель!". Черт по-ихнему. И бегом. А бумаги-то штабные, между прочим, на столе остались. Партизаны их, конечно, захватили...
– Ну, - хмыкнул Литвинов.
– А потом, между прочим, - продолжал кок Серегин, - потом этот Граф один в разведку ходил. Много раз ходил. Придет обратно, а его командир
– Сверхкозел!
– сказал Боря.
– Точно!
– сказал Сева.
– Ну?
– снова хмыкнул Литвинов.
– Что вы все ну да ну, - с обидой сказал кок Серегин, - а я, между прочим, передаю в точности, что люди рассказывают... Под конец войны Графа этого все-таки хлопнули. Какой-то эсэс...
– Кто это тебе рассказывал?
– подозрительно спросил Литвинов.
– Гедейко, Гвидон Игоревич. Знаете?
– То-то я чувствую, его стиль, - сказал Литвинов и снова хмыкнул.
– Культурный человек, между прочим, - сказал кок Серегин, - а вы что, служили с ним?
– Нет, с ним я не служил. С Колодкиным я служил, - сказал Литвинов, в Рыбецке. Колодкин после войны где-то здесь в деревне учителем работал, а потом приехал в Рыбецк... Чудило этот Колодкин, - Литвинов оглядел всех, как бы приглашая в свидетели, - зову его к себе помощником - не хочет. Пионеров на шлюпках катает.
– Литвинов кивнул на Маленького, и, как тому показалось, с неприязнью.
– Клуб у него морской, понимаешь... Все надеется, в море его пустят, озеро ему, видите ли, не подходит.
– Литвинов помолчал.
– Не пустят его медики, я знаю. Раньше не пускали, а теперь и подавно...
Маленький сразу невзлюбил Литвинова. Все ему было в Литвинове неприятно: и голос ленивый, и белоснежный китель, и эта привычка - снимать фуражку и оглаживать волосы.
– А что у Колодкина в Рыбецке-то было?
– спросил кок Серегин.
– Я чего-то слыхал, да все краем, краем...
– Он комендантом порта служил, - сказал Литвинов, - там у него из конторы крупные деньги унесли. А наводчиком был свой, кассир из портовой бухгалтерии. Ломп, кажется, или Комп...
– Томп, - не выдержал Маленький Петров.
– Кривой Томп.
Все повернулись к нему.
– Ишь ты, - сказал Литвинов, - и верно, Томп... А ты откуда знаешь? И, не дождавшись ответа: - Этот Томп вместе с кассой ушел.
"И все не так, и все не так!
– торжествовал Маленький.
– А я вот знаю, как было..."
Литвинов помолчал. Вздохнул.
– Непонятный этот Колодкин. У него полная возможность была в море уйти, а он комендантом... И все из-за женщины...
– Из-за какой женщины?
– с интересом спросил Боря.
– Расскажите, - попросил Сева.
– Да была там одна, - сказал Литвинов, - Лионелла Ивановна звали, заведовала матросским клубом, художественному слову учила. Колодкин сделал ей предложение, просил замуж идти. А его брали тогда штурманом на один танкер. Она и говорит, Лионелла эта: "Я за вас пойду, но при условии, если вы будете на берегу. В противном случае семьи у нас не получится". Он приходит к ней на следующий день и говорит: "Согласен, остаюсь на берегу".
– Эх, зря!
– сказал Боря.
– Я бы ни за что, - сказал Сева.