Малина

Бахман Ингеборг

Я пристально смотрю на Малину, но он не поднимает глаз. Я встаю и думаю: если он прямо сейчас чего-нибудь не скажет, если он меня не удержит, это будет убийство, и я удаляюсь, потому что произнести этого уже не могу. Это уже не так страшно, только

наш разрыв страшнее всякого срыва. Я жила в Иване, а умираю в Малине.

Малина все еще пьет свой кофе. Из другого окна, выходящего во двор, слышится крик: «Олла!» Я подхожу к стене, вхожу в стену, задерживаю дыхание. Надо было мне еще написать записку: «Это не Малина». Но стена расступается, я — в стене, а Малине может быть видна только трещина, которую мы заметили уже давно. Он будет думать, что я вышла из комнаты.

Звонит телефон, Малина снимает трубку, он играет с моими солнечными очками и разбивает их, потом играет с синим стеклянным кубиком, который, однако, принадлежит мне. Отправитель так и не дождался благодарности, даритель неизвестен. Но Малина не только играет, вот он уже отодвигает мой подсвечник. «Алло!» — говорит он. Несколько секунд он молчит, потом произносит, холодно и нетерпеливо:

— Вы ошиблись номером.

Мои очки он разбил и бросает их в корзину для бумаг, это мои глаза, следом он бросает синий стеклянный кубик, это второй камень из моего сна; он куда-то прячет мою кофейную чашечку, пытается разбить одну пластинку, но она не бьется, она гнется, оказывая величайшее сопротивление, а потом все же ломается; он убирает со стола, рвет несколько писем, выбрасывает мое завещание, — все летит в корзину. Вместе с клочками бумаги

он бросает туда жестяную коробочку с таблетками снотворного, озираясь, еще что-то ищет, задвигает подсвечник подальше, потом вообще его прячет, словно дети могли бы когда-нибудь до него добраться, а в стене что-то есть, оно больше не может кричать и все-таки кричит: «Иван!»

Малина внимательно оглядывается, видит он все, но больше не слышит. Только его кофейная чашечка с зеленой каймой еще стоит на столе, вещественное доказательство того, что он один. Телефон звонит опять. Малина медлит, но все же опять подходит. Он знает, это Иван. «Алло?» — говорит Малина. И опять несколько секунд молчит.

Что вы сказали? Нет?

Значит, я не так выразился.

Должно быть, это ошибка.

Это номер 72 31 44.

Да, Унгаргассе, 6.

По этому номеру — нет.

Здесь никакой женщины нет.

Я же говорю, здесь никогда не было

женщины с таким именем.

Больше здесь никого нет.

Мой номер 72 31 44.

Мое имя?

Малина.

Шаги, все шаги и шаги Малины, тихие шаги, тишайшие шаги. Остановка. Сигнала тревоги нет, сирены молчат. Никто не спешит на помощь. Ни «скорая», ни полиция. Это очень старая, очень толстая стена, из которой никто не может выпасть, которую никто не может пробить, из которой не может донестись ни звука.

Это было убийство.