Малиновка под колпаком
Шрифт:
Если благое дело требует отступления от прямого, нахоженного пути, то следует вспомнить: не так ли поступил Отец Всеблагой, насадив древо познания добра и зла в саду, где обитали слабые разумением, простые и невинные Адам и Ева. Задумайся над этим, сын мой, и да пребудет с тобой мир.
Брат Тук перекрестил юнца и отправился к резиденции аббата.
– Ну что? – поинтересовался он, когда Мач наконец выбрался из любопытствующей толпы. – Отблагодарил ли тебя отец настоятель?
– О да! – закивал пастух. – Он сказал, что, поскольку навершие сие суть не земное сокровище, но духовное, то он благословляет меня и повелит служить мессы за мое здравие до скончания лет.
Брат Тук почесал тонзуру.
– Так
Шериф Ноттенгемский ходил по комнате, возбужденно жестикулируя.
– Вы же понимаете, Роб, завтра отряд, сопровождающий золото северных графств, будет в Ноттингеме. Кстати, мне сегодня доложили, что возглавляет его не кто иной, как Гай Гисборн – мерзавец, передавший доброго короля Ричарда в руки герцога Австрийского и получивший за это хлебное место при казне. Если к завтрашнему дню он и его люди доберутся до замка, то наш план окажется под угрозой. Сами понимаете, у этой гнусной крысы особые полномочия. Я уже не говорю о том, что сэр Гай блудлив, как жеребец, и появление его на турнире в честь дня рождения Мэриан может плохо кончиться.
– Вам не о чем беспокоиться, сэр, я обо всем позаботился, – улыбнулся Локсли. – К завтрашнему дню никакого Гисборна в Ноттингеме еще не будет.
– Быть может, вы мне скажете, почему? – Барон Фитц-Уолтер удивленно поглядел на друга и, наконец, уселся, к радости собеседника, уставшего от мельтешения перед глазами.
– Как вам известно, этот негодяй, возомнивший себя потомком Хенгиста [2] и потому рядящийся в конскую шкуру, отчаянный лошадник и безумно гордится белоснежным арабским скакуном, вывезенным в качестве трофея из Святой земли. Завтра утром его постигнет жестокое разочарование в жизни. Мало того что коня не окажется в стойле, так еще и следов копыт вокруг не обнаружится.
2
Х е н г и с т (жеребец, ст. нем.) – предводитель наемников – саксов, приглашенных в Британию. Со временем превратился в завоевателя и стал королем Кента.
– Это как же так? – удивился шериф.
– Очень просто, – хмыкнул сэр Роберт. – Впрочем, наверное, не очень. Джон Литтл вынес скакуна на плечах. Как раз, когда я собирался к вам, парни отправили мне стрелу с запиской. Готов спорить, весь завтрашний день Гисборн проведет, разыскивая коня. И лишь послезавтра прибудет в Ноттингем достаточно разозленным, чтобы утратить последние крупицы рассудка, отпущенные ему Всевышним. А ведь известно: «Кого Господь желает покарать, он лишает разума!»
– Что ж, – барон Фитц-Уолтер рассмеялся и подозвал мальчишку. – Наполни кубки. За успех, Роберт! Да поможет нам Бог!
В тот день Ноттингем шумел, как подобает торговому городу в предчувствии гарантированной прибыли. Турнир в честь дня рождения леди Мэриан обещал стать самым заметным событием года. Правда, о чем тужили многие съехавшиеся купцы, ожидались только состязания лучников и бои йоменов на шестах.
Старшие рассказывали молодым о рыцарских турнирах прежних времен. Теперь лишь сам король, а в его отсутствие – принц Джон мог позволить себе устроить такой в Лондоне! А вот в былые времена…
Но охочая до развлечений молодежь вполуха слушала о временах былых и с нетерпением предвкушала радости нынешнего дня. И то сказать, чего бы не радоваться, когда гроза местных разбойников, грозный сэр Роберт Локсли, поклялся очистить дороги от всякого сброда, а это значит – в Ноттингем съедутся купцы и жонглеры, лучники из дальних мест явятся восхищать горожан своим искусством.
Сами лучники радовались тому, что лесничий не примет участия в состязаниях. Как пел Алан-э-Дейл, лучше Роберта Локсли стреляет лишь сам Робин Гуд! Тот, по слухам, за триста ярдов попадает в подброшенное яблоко. Но сейчас шервудскому лесничему было не до турнира, хоть он и проводился в честь его нареченной.
Самые осведомленные шептались, что вот-вот сюда явятся высокие гости с севера. Возможно, даже принц Джон собственной персоной может полюбопытствовать и приехать инкогнито, а значит, дорогу нужно очистить во что бы то ни стало.
С самого утра слуги барона Фитц-Уолтера хлопотали под стенами Ноттингема, выставляя барьеры, укрепляя трибуны, устанавливая мишени на отмеченных рубежах. Иные украшали ложу для почетных гостей коврами и яркими тканями, а также привезенными в Ноттингем полевыми цветами. Покрытый дерюжиной большущий воз стоял неподалеку от трибуны, благоухая ароматами свежего луга и радуя глаз зеленью. Огромный детина с длиннющей бородой лично выдавал слугам букеты, искоса поглядывая на прислоненный к борту посох.
Когда же наконец протрубили помощники герольда, знаменуя начало состязаний, леди Мэриан, нарядная, раскрасневшаяся от волнения, заняла почетное место в ложе рядом с отцом. Трибуны вокруг огласились радостными воплями, едва не заглушив новый трубный зов, знак лучникам выйти к барьеру для присяги. Публика замерла, рассматривая стрелков, находя взглядами своих любимцев. Сегодня их было на редкость много, и состязания обещали явить истинный накал страстей.
С не меньшим интересом, чем уже знакомые лица, ценители меткой стрельбы разглядывали новые, прежде не виденные в этих краях, стараясь по манере движения, по тому, как участники состязаний всматриваются в далекие мишени, определить, чего можно от них ожидать. Гул оживленных споров висел над трибунами, рукобития при заключении пари слышались так часто, что их можно было принять за аплодисменты.
Вот наконец отзвучали слова присяги, и первые лучники заняли места у барьера. Толпа замерла. Никто не сомневался, что испытанные ветераны поразят без промаха щиты с нарисованными яркой краской мишенями. Тут-то сомнений не было! Интересно было, кто останется из новичков. Стрелы с разноцветным оперением устремились к цели, порой вызывая среди зрителей бурю восторгов, порой бурный хохот.
Когда с первым рубежом было покончено, мишени убраны, вновь прогремели трубы, и участники, пополнив запас стрел, вернулись к барьеру. Те, кто наблюдал такие празднества не раз и числил себя знатоком, уже на первом рубеже отметили бородатого толстяка, с необычайной скоростью и ловкостью поразившего щит ровно в центр. К радости тех, кто по непонятной прихоти успел поставить на темную лошадку свой трудовой пенни, второй рубеж он прошел с той же легкостью. И на следующем, по команде стреляя с разворота, сбил три «сарацинские головы» с такой скоростью, что толпа и охнуть не успела.
К последним состязаниям были допущены лишь двое лучников – неизвестный бородач с объемистым брюхом и всклокоченной седой гривой и лесник из Гастингса – знакомый всем Том Уолси. Публика напряженно замерла, глядя, как готовятся к решающему поединку лучшие из лучших. Два шеста были вкопаны в землю на расстоянии ста двадцати ярдов от барьера, на каждом из них, словно три петли на виселице, болтались три кольца. По команде герольда их раскачивали и отпускали, предоставляя стрелкам попасть в нарисованную на столбах цель не больше яблока размером, так, чтобы стрела прошла сквозь все кольца. Зрители, не отрываясь, глядели на мастеров, и никто не заметил, как шушукается о чем-то с одним из своих помощников шериф, как отсылает мальчишку-оруженосца. Стрелы с тихим шорохом ушли в цель, пролетели сквозь кольца и обе вонзились в крошечные мишени под нескончаемый рев восторженной толпы.