Малиновский. Солдат Отчизны
Шрифт:
— Я в кадровые вопросы других ведомств стараюсь не вмешиваться.
— Понимаю, ох, как понимаю, дорогой Родион Яковлевич, — сник Барахвостов. — Да не принимайте вы всерьёз мои слова! Это так просто вырвалось, наболело... может, когда-нибудь, в перспективе... Очень уж бывает обидно: другие-то растут, сопляки, карьеристы, я уж не говорю о фронтовом опыте...
Малиновский, которому изрядно надоел этот разговор, сухо попрощался и положил трубку. А ведь так и подмывало обругать Барахвостова крепкими «русскими» словами!
«Огонь, вода и медные трубы...» Родион Яковлевич усмехнулся и мысленно перенёсся в далёкие теперь уже годы. Он со своим фронтовым окружением встречал новый, тысяча девятьсот
— Предлагаю выпить за боевые успехи нашего фронта в наступающем сорок пятом году, — взволнованно произнёс Малиновский. — За наших солдат, офицеров и генералов, творцов будущей победы над немецко-фашистскими захватчиками! За здоровье, за новые победы богатырей земли русской!
Затем произносились другие тосты, а когда дали слово Барахвостову, который вновь пожаловал на «полюбившийся» ему 2-й Украинский фронт, тот, ехидно ухмыляясь, сказал:
— Я, конечно, прошу меня извинить, что вынужден внести некоторые коррективы в один из произнесённых передо мной тостов. — Голос его окреп, наливаясь уверенностью. — Хороший был тост, можно сказать, прекрасный, если бы не один очень существенный, с моей личной точки зрения, момент. Заключается он в том, что в эти самые минуты наш народ, сидя за праздничными новогодними столами, первые тосты в едином порыве произносит, точнее, провозглашает за творца всех наших побед, за великого вождя и учителя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина! — Барахвостов торжествующе оглядел всех присутствующих. — Позвольте и мне, рядовому нашей ленинской партии, провозгласить этот тост за гениальнейшего полководца всех времён и народов, любимого и родного товарища Сталина! — Он сразу же сел, как бы подчёркивая, что больше уже и сказать нечего, и говорить незачем.
В блиндаже воцарилась глухая, настороженная тишина. У всех было такое ощущение, будто они допустили непоправимый промах. Но нашёлся среди них один-единственный человек, который смело указал им на этот промах. Человек этот был не простой, он был человеком Берии, и все понимали, что об опаснейшем промахе неизбежно станет известно там, наверху, что может привести бог знает к каким последствиям. Многие поглядывали на командующего, пытаясь угадать его реакцию, но по лицу Родиона Яковлевича, невозмутимо спокойному, нельзя было ни о чём догадаться. Громкие аплодисменты, загремевшие в следующую минуту, сняли возникшее напряжение, и всё, казалось, снова вошло в праздничное русло. Но зарубка в памяти у присутствующих, конечно же, осталась...
Очнувшись от этих мыслей, Малиновский сказал самому себе: «Вот нашёл о чём вспоминать, Родион! Лучше бы вспомнил о чём-то хорошем и светлом. Ну, легло ещё одно подмётное письмо в твоё досье там, на Лубянке, ну и что? Всё давно кануло в Лету, стало историей. Впрочем, точно кануло ли?»
Внезапно резко зазвонил теперь уже правительственный телефон. С министром обороны захотел переговорить лично Никита Сергеевич Хрущёв...
Уже дома, перед тем как уснуть, Малиновский неожиданно снова припомнил Барахвостова, даже физиономия встала перед глазами, будто смотрел сейчас на фотографию. Красавец мужчина, прямо-таки кинозвезда, чем-то смахивающий на артиста Евгения Самойлова, которого Родион Яковлевич очень любил, особенно по фильмам «Сердца четырёх» и «В шесть часов вечера после войны». Посмотришь на такого — ну просто эталон мужской порядочности и человеческой чистоты, хоть картину с него пиши. А заглянешь в душу — испугаешься...
В связи с Барахвостовым в памяти всплыла Катя Ставицкая. Где-то она сейчас, жива ли? Малиновский знал, что Раиса Яковлевна пыталась её разыскать, посылала запросы в Нальчик — всё оказалось безрезультатным. А сама Катя не давала о себе знать...
5
Как-то к министру обороны попросился на приём начальник пограничных войск СССР генерал-полковник Зырянов. Пограничные войска не входили в подчинение Малиновского, они были составной частью структур Комитета государственной безопасности. Но общие вопросы всегда возникали, особенно когда это касалось проблем взаимодействия в приграничных районах. Пограничников Родион Яковлевич хорошо знал ещё с войны: он всегда был убеждён, что там, где участок фронта занимают пограничники, можно быть спокойным: костьми лягут, но выполнят приказ.
Хорошо знал Малиновский и многих пограничных военачальников. В своё время, когда воевал и служил на Дальнем Востоке, он подружился с генерал-лейтенантом Николаем Павловичем Стахановым, бывшим в то время начальником Главного управления пограничных войск, а также с начальником войск Тихоокеанского пограничного округа генерал-лейтенантом Павлом Ивановичем Зыряновым. Вместе бывали на пограничных заставах Сахалина, Курильских островов, Камчатки и Чукотки. И когда Малиновскому позвонил Зырянов, тот охотно выделил в своём рабочем графике время, чтобы, надолго не откладывая, встретиться с ним.
Когда Павел Иванович вошёл в кабинет, невысокий, подвижный, крепко скроенный, сияющий открытой, приветливой улыбкой, Родион Яковлевич весело поспешил ему навстречу. Старые сослуживцы обнялись и уселись друг против друга.
— Ну, как поживает наша граница? — Малиновский пытался по выражению лица Зырянова понять его настроение. — Что нового на вашем фронте, Павел Иванович?
— Граница на замке, а ключ у дежурного по заставе! — шутливо отрапортовал тот.
— Прекрасно! Так и должно быть. Читал я, Павел Иванович, вашу статью в «Правде». Правильно ставите вопрос: на Государственной границе должен быть государственный порядок.
— Иначе себе и не мыслю, — подтвердил Зырянов. — Родион Яковлевич, я попросился к вам, чтобы обсудить весьма щекотливую тему. Убеждён, что она накрепко связана с этим самым государственным порядком на границе.
— Я весь внимание, Павел Иванович, — живо откликнулся Малиновский. — Граница — это сфера наших общих интересов.
— Безусловно. Только происходят какие-то странные вещи, Родион Яковлевич, и я хочу поделиться с вами своими опасениями. Всю свою службу в пограничных войсках я видел необходимость постоянного и всемерного укрепления границы, и особенно её главного звена — погранзаставы. Мы постоянно стремимся укреплять её — кадрами, вооружением, снаряжением. Есть у нас и перспективный план дальнейшего повышения боеспособности застав, комендатур и отрядов. Но вот до меня доходят слухи, что на всей нашей западной границе — от Белого до Чёрного моря — предполагается погранвойска заменить добровольными народными дружинами. Мол, здесь мы сейчас граничим со странами народной демократии, а они наши братья по оружию, следовательно, можно пойти на такую реформу.
— Впервые слышу о такой идее, — удивлённо признался Малиновский. — Кому это могло прийти в голову? Это же полная чушь!
— Кому-то, видимо, пришла, — уклончиво ответил Зырянов. — Конечно, добровольные народные дружины и даже отряды ЮДП — юных друзей пограничников — нам во многом помогают, но возложить всю ответственность за охрану границы только на дружинников — это, мягко говоря, несерьёзно! — Зырянов разволновался: его полные щёки, и без того всегда красневшие лёгким румянцем, сейчас сделались пунцовыми.