Малое небо

Уэйн Джон

– Я так поняла, что он не соглашается покинуть вокзал, - продолжала Элис.
– Мы уж представили себе, как он воюет с полицией.

– Никто и не пытался силой выпроводить его оттуда, хотя бы потому, что никто не знает, что он проводит там дни и ночи напролет.

– Никто, кроме тебя, - ядовито вставила жена.

– У нас же свободная страна, - бесстрастно заметил Доултон.

– Сумасшествие не имеет никакого отношения к свободе, Кит.
– Виски придало Робинсону смелости, он говорил отрывисто и уверенно.

– Сумасшествие?
– Глаза Доултона округлились.
– Полагаете, даже так?

– А мне послышалось, вы сказали,

что он совершенно спокоен, - вмешалась Элис Доултон.

– Ну и что же, все зависит от того, о какой форме сумасшествия говорит Филип, - сказал ее муж.
– Как известно, при некоторых формах больной внешне абсолютно спокоен.

– У него маниакальное состояние или еще что-нибудь?
– спросила Элис Доултон.
– По-моему, скорее всего, он нарочно придумал какую-нибудь небылицу и заморочил Филипу голову.

Естественно, думал Робинсон, у такой женщины на все готовы словесные клише. Откинувшись на спинку кресла, он разглядывал своих гостей, полуприкрыв глаза, испытывая почти наслаждение от острой неприязни к этим людям. Миссис Доултон была тощей, похожей на птицу, нос клювиком, таких в юности называют "малышка", "живчик". Ее миниатюрная фигурка весьма гармонировала с коротенькой фигуркой мужа; парочка эта, казалось, выпорхнула на прогулку из кукольного домика. Они сидели в деревянных позах, словно игрушки, и были готовы болтать о Джири так же, как о сенсации, вычитанной из газет.

Дженифер Робинсон, высокая, надменная женщина, чье выражение лица, как правило, почти ничего не выражало, оставаясь непроницаемым, даже когда она радовалась или сердилась, спросила у Элис Доултон:

– Элис, а для чего Артуру Джири придумывать?

– Вы же знаете, - с готовностью ответила миссис Доултон, - он ушел из дома.

– Они расстались с женой, это ясно, - сказал Робинсон.
– По-моему, это ни для кого не секрет.

– Ну так вот, - продолжала Элис Доултон, - будет развод, наймут детективов, судебный чиновник подготовит дело, начнутся всякие разбирательства.
– В глазах ее забегали огоньки, она обожала смаковать подобные темы.
– Естественно, что, встретив на Паддингтонском вокзале знакомого, Артур Джири тут же решил замести следы.

Робинсону лень было отвечать, и разговор снова поддержала Дженифер:

– Вы знаете его жену? Меня знакомили с ней как-то, но я не запомнила ее имени.

– Элизабет, - тотчас ответила миссис Доултон.
– Я не знаю ее, но кто-то, помнится, рассказывал мне, как она прелестна и какой у них чудный дом. Я даже запомнила слово в слово: "Элизабет Джири удивительно организованная женщина, не знаю ей равных".

– Сомнительный комплимент, - заметил Доултон с улыбкой.

– Знаю, что у тебя на уме, - парировала жена.
– Любая женщина с чувством долга перед мужем и семьей для тебя питон, чудовище какое-то, норовящее задушить всех домочадцев. Ведь так, я угадала?

– Мужчины воображают, что в доме все делается само собой, - добавила Дженифер Робинсон.
– Они уверены, что, когда уходят утром по своим делам, мы сушим волосы или листаем журналы, а в доме все получается само собой.

Объединенные возмущением по поводу угнетенного положения женщины в семье, обе дамы сурово смотрели на своих мужей.

– Вернемся к Артуру Джири, - начал Доултон. Все ждали, что он скажет дальше, а он принялся раскуривать трубку-коротышку; пришлось дожидаться, пока он сделает затяжку, одну, другую, третью, и табак потемнеет. Наконец он бросил спичку и закончил фразу: - Лично я не принимаю версии Элис. Не станет он ничего придумывать, поскольку это легко проверить. Если он все время торчит на вокзале, значит, живет либо в привокзальной гостинице, либо в какой-нибудь другой поблизости, и детектив сможет все выяснить за полчаса.

– При чем тут детективы?
– Терпение Робинсона лопнуло.
– Да все детективы мира сойдутся на одном: Артур Джири попал в беду. Это ясно как день. Я не слишком хорошо с ним знаком, не берусь судить, что с ним произошло, но, видно, ему несладко и он потерял способность трезво оценивать происходящее.

– И поэтому он живет на вокзале, - усмехнулась миссис Доултон.
– Он что, зациклился на поездах и всем прочем?

– Интересно, как он устроился с финансами, - сказал Доултон.
– Я к тому, что, зная это, можно судить, насколько он утратил связь с реальностью.

– С чего вы взяли?
– возразил Робинсон.
– Некоторые сохраняют поразительную трезвость мысли в финансовых вопросах, но живут при этом в мире чистейших фантазий.

– И все же, - продолжал Доултон, попыхивая трубкой, - если он оставил жене достаточно денег, значит, чувство долга в нем не притупилось.

– Нет, _притупилось_, - упрямо перебила Элис Доултон.
– Уйти из дома, свалить все заботы на жену - это безответственно с любой точки зрения. Деньги еще не все, если хочешь знать, Кит.

Робинсон снова налил себе виски, не обращая внимания на жену, которая слегка вскинула брови. Он чувствовал, что еще немного - и они признают душевнобольным его самого.

– Послушайте, не про то мы говорим...

– Джулиан, - резко перебила его миссис Робинсон, - ты давно там?

Все посмотрели на полуоткрытую дверь. Растрепанный мальчик в пижаме, босой, замер в темном холле футах в шести от двери.

– Входи, Джулиан, - снизошла миссис Робинсон.

Фигурка нехотя приблизилась к дверной щели. Джулиан оглядел присутствующих, но в гостиную не вошел.

– Почему ты не в постели?
– спросила миссис Робинсон.

– Мне хочется есть. Спустился, чтобы взять печенье.

– И что же - взял?

Джулиан, помедлив, разжал руку - на ладони лежала недоеденная половинка печенья.

– Иди наверх. Спокойной ночи, - мягко сказал отец.

– Спокойной ночи. Папочка!

– Да?

– Ты укроешь меня?

– Ты уже большой, - вмешалась миссис Робинсон.

– Но у меня все сбилось в кровати.

– Пойдем поглядим, - сказал Робинсон и поднялся. Жена и так вне себя, оттого, что он опять поступал ей наперекор, хуже не станет; он знал, она не любит, когда их девятилетний сын вдруг начинает вести себя как маленький. Но он-то понимал, каково Джулиану. Мир такой неуютный и холодный, кому иногда не хочется, чтобы его уложили в постель и поцеловали?! Он поднимался по лестнице за Джулианом, и хрупкое тельце ребенка неожиданно вызвало прилив жалости в сердце этого бесстрастного человека. Он представил себе Артура Джири в тревожном полумраке вокзала: одинокий, затерянный в ледяном море времени, Джири вдруг начинает понимать, что обречен цепляться изо всех сил за немую, мертвую и мрачную скалу - за этот вокзал. Артуру Джири когда-то тоже было девять, как сейчас Джулиану. Робинсон ужаснулся при мысли, что Джулиан живет в том самом мире, который довел Джири, человека преуспевающего и талантливого, до такого состояния... Он поцеловал мальчика, аккуратно подоткнул одеяло (постель сбилась самую малость) и, преисполненный твердой решимости, вернулся в гостиную.