#Малоизвестная актриса и #Простостихи
Шрифт:
2
Рассказы, эссе
Задыхаешься
КОГДА тебе говорят, что все можно, ты немедленно оказываешься
Продышавшись и успокоившись, решила говорить о том, что люблю, что знаю изнутри, что изучаю и открываю каждый день заново. То самое пронзительное «что-то», до которого все время хочется дотянуться. То «что-то», которое все время старается ускользнуть и не поддаться, жестоко заставляя тебя жить «на цыпочках». Разгаданное великими, но так и не сделавшее их счастливыми. Профессия актера.
Сначала ты задыхаешься от восторга. Ты мечтаешь о том, как станешь актером. Ты еще не очень знаешь, что это значит, но уже видел во сне полосатые киношные хлопушки, и без тебя не обходится ни один школьный концерт.
И вот ваш класс организованно ведут в какой-нибудь театр, и обязательно на Островского. И все твои нормальные одноклассники ржут, когда целуются главные герои. Комментируют все происходящее на сцене с максимальным остроумием, доступным человеку с пубертатными прыщами. И ближе к финалу, в самый драматичный момент, у кого-то из них обязательно зазвонит телефон… И вот тут ты понимаешь, что попался. Тебе не хочется шутить. Они тебя ужасно раздражают. Ты уже не с ними. Ты вместе с теми, другими, которые на сцене.
В твоем носу запах пыльных кулис, от которого слегка кружится голова. В твоей голове отдается каждое слово, которое говорят со сцены полубоги в дурацких костюмах. В твоем животе щекотно, в глазах щиплет… Во всем тебе целиком прочно поселяется мысль: «Я хочу так же. Ну хоть когда-нибудь. Господи, пожалуйста!»…
Потом ты задыхаешься от страха. Задыхаешься и стоишь в толпе таких же ненормальных, как ты сам, повторяя давно уже зазубренные наизусть басню, прозу и это чертово стихотворение. Стихотворение почему-то непременно Цветаевой. Крутишь головой направо и налево. И в ужасе понимаешь, что все эти восхитительные люди вокруг, которые уже «второй год поступаю, слетел с конкурса», гораздо лучше, талантливее и смелее тебя. И они, разумеется, заслуживают счастья прочитать свою фамилию в списке прошедших на второй тур гораздо больше, чем ты. Ты задыхаешься от страха. Следующие четыре года ты не задыхаешься. Тебе просто вообще некогда дышать. Показы, этюды, слезы, пакеты с реквизитом в метро в 8 часов утра, первые межкурсовые любови, непонятные книжки Станиславского, Чехова и Горчакова, которые стыдно не понимать. А ты правда ну совсем не понимаешь! Сцендвижение, мастерство, вокал, снова слезы, снова очередная «любовь навсегда». Победы. Поражения. Разочарования. Победы. Упоение. Дипломный спектакль. Темнота.
И вот ты снова начинаешь задыхаться. От обиды. От несогласия с новым страшным, несправедливым и абсолютно очевидным фактом: ты никому больше не нужен. «Вы очень хороши, но наш театр не резиновый!» «Вы, несомненно, героиня, но у вас же такие уши…», «Я могу вас взять. Есть под вас роль. Сложная, интересная… Что вы делаете сегодня вечером?»…
В тебе нет нужды. У твоих педагогов новые «дети». Новые глупые дети, заполнившие коридоры ТВОЕГО института счастливым чириканьем. Они же еще не знают главного и дышат. А ты задыхаешься. Ты так и будешь задыхаться всю жизнь. Если повезет – то от бешеного графика съемок и спектаклей, нехватки времени на ребенка и завистливого шепота менее удачливых коллег за спиной. Если не повезет – то от невостребованности, алкоголя, нищеты, зависти к более удачливым однокурсникам и мечты сыграть Офелию, которая так никогда и не сбудется… Но если бы тебе дали сертификат «Проживи жизнь заново!»… Ты медленно покрутил бы его в руках, хорошенько бы все взвесил и рассчитал, посоветовался бы с семьей, гороскопом, своим отражением в зеркале… и повторил бы все сначала. В точности так, как уже сделал. Без малейшего сомнения и отступления от этого лоскутного сценария своей актерской жизни. Потому что нет ничего лучше. Потому что только тот, кто задыхался, умеет дышать. Ты умеешь. Может быть, для этого ты и нужен.
Суета
«Суета, – утверждает толковый словарь Ушакова, – это все тщетное, ничтожное, бесполезное, не представляющее истинной ценности. Все земное, в отличие от небесного. Беспорядочное движение большого количества людей в заботах о мелочах. Слово носит отрицательный и слегка презрительный оттенок». Кавычки закрываются. А вот тут стоп, извините! Не имею права молчать! Не из этих ли мелочей и забот о них сделаны наша жизнь, мир, смысл и мы сами? Не эти ли мелочи намертво впиваются в нашу память, не из этих ли крошечных торопливых движений складываются счастье, горе, годы и события? Так подождите, не закрывайте, пожалуйста, кавычки!
Вот нескладный кадыкастый очконосец бестолково суетится в отделе детских товаров и совершает много лишних телодвижений. Он никак не может выбрать, темную брать кроватку или светлую. Определился: светлую. Но тут же снова сбит с ног вопросом безжалостной продавщицы: какого цвета берем одеяло – зеленое или голубое? И вот он звонит и кричит в трубку: «Маша! Маша, нам зеленое или голубое?!» Роняет сумку, наступает всем на ноги, занимает собой все пространство – короче, суетится. Да просто у него сын родился, вы не обижайтесь.
А вот вам бешеная суета на станции метро «Арбатская». Тысячи бегущих в заботах о мелочах: туфли, ботинки, пальто, тюки, баулы, пирсинг, галстуки, костыли, Hugo Boss, «осторожно, двери закрываются…» Она быстро докрашивает левый глаз, глядя в карманное зеркальце, суетливо поправляет каштановую прядь, которая совсем не слушается, роется в сумке, тоже что-то роняет и каждые десять секунд шарит глазами по пробегающим мимо тысячам. Он подходит быстрым и очень несвободным шагом. Она вскакивает и трассирует словами, а прядь все не слушается, а он суетливо поглядывает на часы, а она уже все понимает, но все еще не хочет себе в этом признаваться и суетится, суетится, суетится… Да просто она его любит, а он ее нет. Вы не разглядывайте их так пристально, ладно?
Темнота, упоительный запах пыли, прожектора, очень важные железки и деревяшки, сильно нужный хлам, суетливые люди, говорящие шепотом, хаотичное движение тел в нелепых костюмах. Это суета театра, которую вам не показывают. То, что падает, – подпирают, то, что разваливается, – склеивают, то, что рвется, – зашивают, тех, кто не выдерживает, – выбрасывают. Пожилая актриса в нелепых кудряшках торопливо засовывает под язык валидол, быстро еще раз пробегает глазами текст, поправляет костюм, разминает онемевшие пальцы, успевает изящно нахамить молоденькой артистке массовки и делает шаг из темноты на свет. А там, в темноте, остались суетиться помрежи и костюмеры, актеры и режиссер, реквизиторы и гримеры. У нее сегодня просто крайний спектакль. Самый крайний. Ну, возраст, конкуренция, артрит, здравый смысл, вы должны же сами понимать… Вы ей поаплодируйте, ладно?
А вот кипит Ленинградский вокзал. Суетятся у табло прибытия поездов такие разные и такие интересные персонажи. Дорогое пальто и часы, тревожный взгляд и какая-то неподходящая к этому красивому бархатному мужчине нервозность. Сейчас объявят этот чертов путь прибытия, и он увидит ее. Ее длинные волосы, ее маленький чемодан с вещами на два дня, ее внимательные глаза. Вдохнет запах ее странных духов и в который раз наврет, что скоро разведется с женой. Да объявляйте вы уже этот чертов путь! Рядом суетливо перекладывает вещи из сумки в рюкзак тонкошеий студент в шарфе. Заталкивает не разбирая, только бы быстрее. До отправления поезда 10 минут, у сумки порвалась ручка, а у мамы рак. И надо же как-то быстрее ехать, и надо же как-то быть умным и сильным и как-то все исправить. Девочка с колючей стрижкой и колючим взглядом тоже в суете. Сейчас с поезда сойдет еще одна такая же девочка, они встретятся и снова будут прятаться ото всех, захлебываясь друг другом. Есть ведь такое, чего не расскажешь родителям.