Малоизвестный Довлатов. Сборник

Довлатов Сергей Донатович

Если получил или получишь какие-то деньги из «Васильевского острова», то <…> пойдите с Аней, Борей и Валерием в кооперативный ресторан «На Фонтанке». Я понимаю, что это с моей стороны звучит несколько по-барски, но, с другой стороны, этого-то я и добиваюсь.

О смерти Бакинского [165] я узнал сразу (позвонил Вадим [166] ) и уже говорил о нем по радио. Он, действительно, хорошо ко мне относился, и я успел сердечным образом поблагодарить его за это. Вадика на похороны не пустили не дела, я думаю, а бедность. Я просто не представляю себе, на что он живет.

165

Виктор Семенович Бакинский (1907–1990) — писатель, литературовед, умер 7 марта в Ленинграде.

166

Вадим

Нечаев, наст. имя Вадим Викторович Бакинский (род. в 1937 г.) — прозаик, журналист, коллекционер живописи, сын B.C. Бакинского, с 1978 г. в эмиграции.

На Меттера [167] не сердись, мы с ним переписываемся, и он тоже выражает мне свое расположение, что с годами начинаешь ценить.

<…> В ответ на твои всегда удачные каламбуры сообщаю, что у меня есть рассказ, в котором герои-охранники поют песню «В бананово-лимонном Сыктывкаре» [168] .

У меня вышла книжка («Наши») в Германии, а в мае выходит «Чемодан» по-английски [169] . Юнна (Мориц. — А.А.) пишет, что две книжки будут в Москве — одна в «Моск. рабочем», а другая в каком-то «ПИКе» [170] .

167

Израиль Моисеевич Меттер (род. в 1909 г.) — прозаик. См. письма к нему С.Д. в журнале «Юность» (1993, № 5) и в альманахе «Петрополь» (СПб., 1994, № 5).

168

Переиначенное начало известной песни Александра Вертинского «В бананово-лимонном Сингапуре…», входит в «Записные книжки» С.Д.

169

Sergej Dowlatov. Die Unseren, Ein Russisches Fаmilienalbum. S. Fisher, 1990; Sergej Dovlatov. The Suitcase. «Grove Weidenfeld», 1990. Это издание вышло позже — через месяц после смерти С.Д.

170

Сергей Довлатов. Чемодан. М., «Московский рабочий», 1991; Сергей Довлатов. Зона. Компромисс. Заповедник. М., «ПИК», 1991.

После «Чемодана» я пишу нечто про еду, сочинил уже три главы. «Чемодан» — это одежда, дальше будет еда, а потом возьмусь за женщин, чтобы, таким образом, охватить весь круг бездуховности.

Лена купила новую полиграфию, в долг, конечно. Когда мы с ней заговариваем о наших экономических делах, то оба начинаем мелко хихикать.

Обнимаю тебя, дорогой, никогда не сердись на меня (теперь уж поздно), мы тебя вспоминаем и любим. Аню — соответственно. Дочке поклон.

Твой дрюк

С. Довлатов

12

20 апреля <1990>

Андрюша, дорогой! Получил с интервалом в сутки два твоих письма, да еще и постскриптум к Звягину [171] . На первое письмо сразу же ответил, второе отдал Грише (Поляку. — А.А.) для наведения справок. Гриша несколько медлителен, но других ученых, коим что-то говорит имя Ховина [172] , в эмиграции нет. Гриша поклялся вернуть мне бумаги в субботу, сразу же их тебе отошлю. Звягину привет.

171

Евгений Аронович Звягин (род. в 1944 г.) — прозаик.

172

Виктор Романович Ховин (1891–1943) — издатель, критик, с середины 1920-х в эмиграции.

Вероятно, ты уже получил мое письмо с объяснениями насчет Сосноры, не буду повторяться. Надеюсь, все шероховатости позади.

Саше и Пете все передал.

Ты пишешь: шлите доверенности. Однако, я помню, ты говорил, что на твое имя доверенности посылать не стоит. Посылаю на имя Грубина. Увы, не помню, выслал ли я доверенность на что-то из «Васильевского острова», если я ничего не путаю. На всякий случай прилагаю и этот документ на имя того же Грубина. Мне кажется, из них двоих (Валерий и Боря) Грубин более подотчетен.

Вообще, я хотел бы посвятить тебя в свою экономическую программу. Юнна (Мориц. — А.А.) пишет, что в течение 90-го и 91-го годов я получу в Москве чуть ли не 45 тысяч рублей. Если даже это гипербола, то все равно там какие-то ощутимые деньги: «Апрель», «Огонек», два сборника, какой-то альманах,

даже, вроде бы, два. <…> В общем, как бы втянуть тебя во все эти дела? Боря не годится, поскольку один раз он уже надул Валерия, вроде бы, да и Грубин при всей его честности может забыться, исчезнуть или что-то напутать. <…> Понял ли ты все то, что я сам понимаю едва? [173]

173

Скрытая цитата из стихотворения Георгия Иванова «Что-то сбудется, что-то не сбудется…».

Посылаю тебе вырезку из «Русской мысли» [174] . Мою фамилию во вводке отметил желтым не я, а все тот же невозвращенец Дедюлин [175] , оказал мне честь.

Ну, пока все. Ане и дщери — привет и сдержанные объятия. Сдержанные — поскольку я старик и парх.

С. Довлатов

Публикация Андрея Арьева

ПРИЯТЕЛИ О СЕРГЕЕ ДОВЛАТОВЕ

174

См. примечание 3 к письму 9.

175

Сергей Дедюлин «невозвращенцем» не является, наоборот, в 1981 г. он был практически выслан из СССР.

Игорь Смирнов [176]

Творчество до творчества

Пишущий воспоминания — собственник без имущества, владелец того, что не принадлежит никому: прошлого. Мемуаристу, как бы ни были благи его намерения, нельзя доверять (по меньшей мере, вполне): ему хочется распоряжаться растраченным капиталом, словно звонкой и хрустящей наличностью. Но упрекать его за это имело бы смысл только в том случае, если признать, что факт ценнее текста, что созерцание выше воображения, что у жизни есть преимущество перед творчеством.

176

Игорь Павлович Смирнов — литературовед, с 1963 по 1979 г. работал в Пушкинском Доме, с 1982 г. — профессор университета в Констанце (Германия). Автор книг «Художественный смысл и эволюция поэтических систем» (1977), «На пути к теории литературы» (1987), «Бытие и творчество» (1990) и др. Живет в Мюнхене.

Поколение, о котором пойдет речь, судило как раз иначе. Может быть, поэтому оно начало хворать и редеть до срока, растранжирив обесцененную им жизнь с той же методичностью, с которой люди восьмидесятых, пришедшие ему на смену, поглощают здоровую пищу, борются с курением и пользуются презервативами, продлевая, впрочем, не столько бытие, сколько старость — его угасание.

«We were avid readers and fell into a dependence on what we read» [177] . Я бы не стал спорить с этим обобщением, если бы за «мы», подразумевающим самозабвенных читателей, не стояло «я» лучшего из поэтов нашего возраста. Читали и впрямь запоем. Но не ради чтения самого по себе. Для того чтобы приобщиться к писательству, пусть не имея своей темы и собственного приема. Я помню одно из первых стихотворений Бродского: оно — о стихах до стихов, о любви до ее начала (автор простит мне эту публикацию):

177

Мы были запойными читателями и попадали в зависимость от того, что читали (англ.).

Я очень часто несу чепуху, Пишу плохие стихи, Ношу пальто на рыбьем меху, Холодные сапоги. Теряю друзей, наживаю врагов, Плачу за газ и за свет, А кроме того, ищу любовь, Которой все нет и нет.

То, что нам досталось в наследство от сталинской эпохи, был авторитет литературы. Никогда прежде до тоталитаризма литература не поднималась на ту высоту, на которую ее возвели премии, носившие имя вождя: дары и гонорары, делавшие писателей едва ли не самыми зажиточными людьми в стране; идеологические кампании, ставившие то одно, то другое произведение — вне зависимости от того, чернилось ли оно или превозносилось, — в центр внимания всей страны. Культ Сталина кончился — мы обеспечивали непрерывность истории, исповедуя культ литературы.