Малолетки
Шрифт:
Дивайн подавил зевок и попытался незаметно взглянуть на циферблат часов. «Давай, давай, переходи к делу!» Осталось всего шесть часов до той минуты, когда он очутится с друзьями в трактире за пинтой пива. В мыслях он уже предвкушал удовольствие от приятно проведенного вечера.
– Стоп! – Дивайн шлепнул руками по столу, прервав цепь своих размышлений. – Еще раз последний кусок.
– Что?
– Повторите, что вы только что говорили.
Рей выглядел растерянным: «А что он такое говорил?»
– Вы сказали, – поторопил его Дивайн, – что, как только вы увидели
– О да, я догадался, что это такое. Ну там, внизу.
– Не тан. – Дивайн покачал головой. – Вы сказали, что вы знали.
– Знал. Догадался. – Рей пожал плечами. Он еще сильнее разволновался. – Какая разница?
– Одно из этих слов означает уверенность. Почему вы знали?
– Это верно. Я знал. По крайней мере, думал, что знаю. Был не только ботинок, но и рука… часть руки. И этот запах. – Рей отвел взор от стола, на котором рассматривал свои обгрызанные ногти, и взглянул прямо в лицо Дивайну. – Все понятно, не так ли?
– Что понятно?
– Что это маленькая девочка, пропавшая еще тогда… Дивайн задержал дыхание.
– То, что вы говорите, Реймонд, означает: вы не просто знали, что это был труп, но знали также, чей он.
Рей больше не ерзал по стулу, он смотрел совершенно спокойно.
– Да, – произнес он, – Глории. Я знал ее. Она жила недалеко от меня. Видел ее по утрам, когда она шла в школу, по выходным, когда отправлялась с бабкой по магазинам. Да, Глория.
– 8 —
– Вот, – протянул коробочку Паркинсон, – возьмите одну.
Резник сунул в рот одну из мятных конфеток патологоанатома и прижал ее языком к небу. В маленькой комнате было так тихо, что он слышал тиканье старинных карманных часов, которые доктор носил на цепочке в жилетном кармане. Всегда элегантный Паркинсон снимал пиджак, только когда надо было надеть рабочий фартук, тогда же он вынимал запонки и закатывал рукава рубашки, прежде чем натянуть хирургические перчатки телесного цвета.
– Впечатляет, а, Чарли? Резник кивнул.
– Что поделаешь? Мы нашли ее, когда сумели.
Он снова кивнул, стараясь отогнать воспоминание об укусах на теле и лице, объеденном почти до костей.
– Чтобы разобраться, мне понадобился весь мой долгий опыт. И помогло, пожалуй, то, что это одна из самых холодных зим за многие годы. В таких зданиях, как этот склад, без отопления, температура держалась около трех-четырех градусов ниже нуля.
Личность Глории Саммерс была установлена по зубам и рентгеновскому снимку лодыжки, которую она сломала за год до этого. Когда Резник спросил ее мать, пойдет ли та в морг опознать тело дочери, Сьюзан Саммерс взглянула на него, подняв брови, и удивленно протянула: «Шутите?»
– Насколько определенно вы можете назвать причину ее смерти? – поинтересовался Резник.
– Одно совершенно определенно – удушение. – Паркинсон снял с носа бифокальные очки и начал тщательно, хотя и безо всякой необходимости, протирать их. – Нет никакого сомнения, что дыхательное горло сломано, налицо и другие признаки, подтверждающие эту гипотезу, в частности, кровоизлияние в области
– Выходит, ее удушили?
– Совсем не обязательно. – Удовлетворенно хмыкнув, Паркинсон водрузил очки на нос. – Сзади на черепе есть глубокий пролом, обильные внешняя и внутренняя гематомы…
– Падение или удар?
– Почти определенно – удар. Об этом свидетельствует кровоизлияние под проломом. В принципе, она могла бы получить подобную пробоину в черепе и в результате падения, сами понимаете – маленькая девочка, но тогда следовало бы искать гематому выше, а не ниже пролома, где ее вообще могло и не быть.
– Какой же вариант вы выдвинете в вашей докладной о качестве основной причины смерти?
Резник разгрыз остатки мятной конфетки.
– Любой или оба. – Паркинсон пожал плечами. Он сунул руку в карман жилета и предложил Резнику еще одну мятную конфетку. – В данной ситуации, я думаю, это не будет иметь большого значения.
Когда Резник вернулся в участок, его кабинет был занят Грэхемом Миллингтоном, беседовавшим с Келлог и Дивайном. Миллингтон не осмелился занять кресло хозяина, он расхаживал рядом, как бы ожидая, что его в любую минуту могут пригласить занять его. Дивайн, хоть и считал себя спортсменом, надымил своими сигаретами «Бенсон энд Хеджес», создав точную копию Селлафильд в пасмурный день.
– Извините. – Миллингтон не очень старательно вытянулся. – Мы здесь у вас устроили «день открытых дверей»
– Полагаю, вы собрались не для того, чтобы поболтать о вечеринке? – улыбнулся Резник.
– Нет, сэр.
Инспектор несколько раз резко открыл и закрыл дверь, чтобы хоть немного разогнать дым, и оставил ее полуоткрытой.
– Лучше введите меня в курс последних событий, – обратился он ко всем сразу.
Миллингтон повернулся к Марку Дивайну, предлагая ему начать. Резник внимательно слушал, наблюдая за реакцией своих подчиненных. Дивайн наклонился вперед и весь собрался, словно готовился к рывку в борьбе за мяч в регби. В его голосе звучали нетерпеливые нотки. Линн поплотнее устроилась на стуле, ее лицо выражало легкий скептицизм. Что же касается Миллингтона, то внешне он был олицетворением моральной правоты, которую ему обеспечивали хорошо ухоженный садик и чистая рубашка. А что у него на уме, оставалось тайной, покрытой мраком. Он слишком засиделся в сержантах, и Резник не мог понять, почему так задерживается повышение, которого он, несомненно, заслуживает.
Дивайн закончил свой рассказ, и теперь все трое смотрели на шефа, в расслабленной позе откинувшегося в кресле. Из большой комнаты доносился гул обычной жизни отдела: четкие ответы на телефонные звонки, неожиданный смех, кашель, чье-то пение. Резник улыбнулся, глядя, как сдерживает себя Линн Келлог.
– Он так и сказал? – переспросил Чарли. – «Я обычно видел ее по утрам»?
– Его точные слова. Посмотрите. – Дивайн протянул свою записную книжку. – Нет никаких сомнений.
– А ты не мог включить магнитофон? – вставил реплику Миллингтон.