Мальтийское эхо
Шрифт:
— 37 -
Игорь прилетел в Петербург 3 ноября. Он не стал сразу звонить Андрею и Вере. Ему хотелось побродить по родному Санкт-Петербургу одному. Он так давно не был в любимейшем на всем свете городе. Вспомнить запах питерских ветров, шелест тревожных гармоник волн рек и каналов, мистерию проспектов и мистификацию проходных дворов. Было холодно. Периодически валил мокрый снег. Игорь с удовольствием сгребал с перил и поребриков эти новые для себя и для наступающей зимы крупные хлопья белого пушка, сжимал в руке и прикладывал к щекам, ко лбу. И радовался, улыбался как ребенок.
Вот знакомая парадная, а вот еще. Здесь жил, а может и сейчас живет старый приятель, также художник. «Уже темнеет, зайти что ли, на авось. Вдруг Слава дома? Поболтаем», — подумал Игорь.
Он зашел в ближайший магазин. Купил дорогой коньяк и большую коробку конфет. Подумал: «Если не застану дома, отнесу в гостиницу. Какая-то новая, на Невском, называется «Агни». От Агни-йоги что ли?»
Дверь открыл мужик, неопрятно одетый, весь седой. От него разило перегаром, на бороде давно уже живут крошки хлеба, табака и тяжелых мыслей. Узнать Вячеслава было трудно, но это был он. Разве художник может ошибиться.
Однако хозяин не признал в госте старого друга.
— Тебе чего, старичок? — спросил Слава.
Мысли мгновенно пробежали в растерянном сознании Игоря струями на перекате горной речки: «Может уйти. Обознался квартирой и все. Нет. Мелко. Ведь старый друг».
Вячеслав был по образованию технарь, но как художник-самоучка в молодости был оригинален и подавал надежды. Товарищи по кисти, окончившие, как и Игорь, художественные академии, давали Славе советы, но его крайне неприятный снобизм отталкивал всяческое участие. Мало того, он еще и обожал критиковать других, жестко, бескомпромиссно. Лишь с Игорем и еще Женькой он мог держать себя в рамках спокойного дружелюбия.
— Славка! Да это я, Игорь, — улыбнулся гость.
— Точно! Проходи, старичок. Сто лет, — в ответ улыбнулся хозяин и с бороды, давно не ощущавшей улыбки, осыпались крошки.
С порога открылась живописнейшая картина. На каждой горизонтальной поверхности, будь то пол, стол или подоконник стояли батареи грязных пустых бутылок. Было так же заметно, что предпочтение хозяин отдавал дешевым портвейнам. Тремор рук, с которым Вячеслав боролся, разливая по стаканам игорев коньяк, не мог обещать теплой беседы давно не видевшихся приятелей.
— За встречу, — буркнул хозяин и выпил полстакана коньяку одним залпом.
— Один живешь? — спросил Игорь.
— Один, — махнул рукой Слава.
— Но все равно, мне кажется, дружище, что бутылки пора сдать.
— Ха! Будет первая производная!
— Как понять? — спросил гость.
— Ах, да. Ты же необразованный гуманитарий. «Первой производной от выпивки называется новая выпивка, организованная от сдачи бутылок», — процитировал технарь заветное определение.
Они поговорили полчаса. Закуска была скромна: две дряблые помидорки, баночка квашеной капусты и три корочки хлеба. Удручающим фоном беседы была и неуемная агрессивность хозяина:
— Ни с кем из старых бездарей-художников давно не общаюсь. И сам не живописую.
— На что живешь?
Вячеслав не ответил. Молча, в очередной раз махнул рукой, замахнул порцию конька и стал искать подходящий окурок в ржавом детском ведерке.
— А как Женя? Тоже не созваниваешься, не видишься? — спросил Игорь.
Вдруг глаза хозяина потеплели и прояснились.
— Она одна и осталась человеком. Два раза в год перезваниваемся. Рисует! Представляешь? И продает. И даже в выставках участвует. При такой то жизни…
— А что такое?
— Муж, ну тот хорек-торгаш, ее бросил с двумя девочками. Пять лет назад. А два года назад у ее отца случился инсульт. Забрала к себе. Во как, брат, жизнь пригибает. Но она молодчина!
«Женя-Женечка», — подумал Игорь, вспомнив веселую и талантливую девушку из общей тогдашней тусовки.
— Мне пора, Слава. У меня встреча в 22:00, - соврал гость, собираясь уходить.
— Погоди. Ты же о себе ничего не рассказал.
— Я зайду еще, — неуверенно сказал Игорь.
— Буду ждать, — грустно промолвил хозяин и у порога спросил о главном. — Рисуешь?
— Нет. Но буду. Обязательно буду.
— Понимаю… Знаешь, если честно, ты ведь единственный в нашей компании настоящий художник. Настоящий! Я… я всегда… завидовал, жутко завидовал… Прости.
Уже на улице Игорь подумал о том, что нельзя предать свой талант, он может обидеться и покинуть человека навсегда.
В гостинице, которая была наполнена репродукциями картин Н. Рериха, он еще раз поклялся себе, что вернется к живописи. И еще ему захотелось завтра же позвонить Женечке. Какая она сейчас? Он достал из кармана бумажку с ее телефоном, что дал Вячеслав и аккуратно положил в кошелек.
Но на следующее утро он сначала позвонил Андрею Петровичу. Услышав в трубке, как обрадовался звонку мужчина, и как радостно вскрикнула Вера Яновна, он предложил встретиться в районе полудня у Казанского собора.
— Дорогой Игорь, мы сейчас в усадьбе, за городом. Это далековато. Давайте встретимся возле памятника Кутузову, — Андрей улыбнулся про себя. — Скажем…
— В пять… именно Кутузову… — слышался голос женщины.
— Отлично! В пять вечера. Буду очень рад! — сказал художник.
«Позвонить Жене?» Игорь неспешно шел по Невскому. Ноги быстро промокли. Итальянские полуботинки не выдерживали в российских лужицах. Он зашел в Гостиный двор, быстро и удачно купил надежные и вполне элегантные демисезонные сапоги. Купил еще и теплую курточку. Отнес в гостиницу старые вещи. Выходя из номера, посмотрел на себя в зеркало. «Ничего! Надо звонить», — подумал он и набрал номер Евгении.
— Игореша! Какими судьбами!? Ты ведь где-то «за бугром» все прячешься… Конечно, давай встретимся… Нет, мой дорогой… Я уже не прежняя бесшабашная девчонка… Мне нужно сделать маникюр, макияж, укладку…А ты как думал… Да, хочу понравиться… Шучу… — голос то возвышался к высоким нотам, то становился тихим, неуверенным… — Хорошо, в семь вечера… Еще созвонимся… Да, в шесть».