Мальтийское эхо
Шрифт:
Вот и кафедральный собор. К нему вела чудесная лестница, широкая и высокая.
— Давай зайдем в собор, — предложил Андрей Петрович.
— Конечно.
Выйдя из храма, они обратили внимание, что на площади напротив собралась большая группа людей. Заиграла музыка из выставленных на улицу больших динамиков. В тени под деревьями появились столики, и кое-кто уже сидел за ними и ел мороженое.
— Хочу мороженого и вина! — воскликнула Верочка.
— Замечательно! — вторил ей Андрей.
Пока они пили вино и
— …Много закругленных и яйцевидных форм с целью достичь эффекта движения… Планировка в виде эллипса… Выступающий вперед или волнообразный фасад… Использование игры света и тени… Вогнутые формы, пышные украшения. Я еще выделяю наверху т. н. «шляпу Наполеона». Здесь еще и парадные лестницы. И, конечно, множество удивительно элегантных колонн.
— «Застывшая музыка», — заметила Вера Яновна. — Это точно.
— Да. Кстати, сейчас вот звучит Моцарт, — сказал Андрей Петрович.
— Нет, дорогой. Это Вивальди. Поспорим?
— Давай. А на что?
— На ночь! Если я выиграю, ты будешь делать все, что я попрошу, если ты — наоборот.
— Уже не знаю. Ты из Снежной Королевы превращаешься в маленькую разбойницу.
— Да, сама себя не узнаю. Это солнце! Это удача! Это ты!
Она достала свой телефон, направила в сторону звучащей музыки и через несколько секунд показала мужчине: Вивальди.
Они пошли дальше. Позвонила Иришка, сообщила, что добралась до аэропорта.
— Прекрасно! — сказала Верочка, отдала телефон и вдруг ударила себя ладошкой по лбу. — Я совсем забыла про «шопинг». Вот как раз бутик дамского белья. Жди здесь и жди сюрпризов!
Через полчаса она, счастливая, вышла с пакетом.
— Прелюдия к «ночи разврата» есть! — Верочка приоткрыла пакет и показала Андрею нечто шелково-воздушное, ажурно-нежное и розово-черное.
Мужчина поднял кверху большой палец. Затем показал рукой наверх.
— Прочти название улицы, — и засмеялся.
— Джордано Бруно. Гореть мне как ведьме… в огне любви! — тоже рассмеялась женщина.
— А ведь он сидел вместе с Караваджо в одной тюремной камере, — грустно заметил Андрей Петрович.
Друзья отправились далее. Следующая улочка справа оказалась имени Галилео Галилея. А напротив — храм! Так, по иронии судьбы и соседствуют, споря о вечном.
Заканчивался проспект красивой церковью с вогнутым фасадом. Обратно Вера и Андрей шли уже по другой стороне. Когда они проходили мимо дворца Дучезио, по всей длине фасада которого проходит великолепная лоджия с нишами, женщина спросила.
— А ты ничего не замечаешь в моем облике?
— Ты — инопланетянка! Ты — тайна! Ты — золотой иероглиф, парящий в небе!
— А ты — прелесть! Как ты умеешь метафорично говорить! Это ты — инопланетянин. Я не встречала таких раньше. Все, умолкаю, а то волнуюсь. Сама не в себе!
— Ничего, сядешь в Питере за свою «машину времени», уйдешь с головой в работу и успокоишься.
— Я пока не буду работать с «машиной». Устала. А в институте ждут много дел. Да, ты прав. Но золотой иероглиф будет иногда появляться в ночи?
— Да, ты права — улыбнулся мужчина.
— Так что же о моем внешнем виде ты можешь добавить по существу? — глаза женщины были лукавы.
Андрей начал снова говорить изящный комплимент, но Вера прервала его.
— Иди-ка сюда, — она затащила Андрея Петровича в нишу за колонну. — Смотри! Я же без лифчика! Положи мне руки на грудь.
Женщина плотно прижалась своей спиной к груди мужчины.
— Все. Давай поедем на Ортиджиа, — добавила, сделав шаг вперед.
— 24 -
В восемь вечера они уже были у храма Аполлона.
— Я хочу пройти до «двери в никуда». Меня тянет туда. На пять минут, — предложил Андрей Петрович.
— Хорошо. На пять минут, — ответила Вера Яновна недовольно.
Андрей поднялся по лестнице наверх и прислонился к пустой раме, вглядываясь в открывающийся горизонт. И торжественно, с выражением начал декламировать Пастернака:
«Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи…»
Когда они сели в машину, Вера заметила, что лицо Андрея вновь было бледным, глаза тусклыми. Он задумался о чем-то.
— Поедем-ка отсюда. О чем ты вот думаешь сейчас? — спросила женщина.
— Об Иуде. О том нашем разговоре, помнишь? Он думал, что предательство близкого человека откроет ему заветную «дверь»… он возвысится до Богов Олимпа. Этот сатанинский мистицизм был в древности характерен для многих… Для Нерона, например… Мои совы вылетают в эту дверь… — он натужно улыбнулся. — Хотя почему бы на Ортиджиа не прилетать перепёлкам. Ведь перевод Ортиджиа — «перепёлка».
— Хватит! Опять у тебя в голове «выверты эти»… — и добавила примирительно. — Ты ведь сейчас со мной! И проблемы наши закончились.
— Нет, не закончились, — он провел рукой по глазам. — Извини. Ты, Верочка — весна, а я — осень. И между нами знойное лето и студеная зима.
— Что-то вертится на языке… Ах, да! Как точно сказано у Пушкина. Прямо о твоем характере: «Унылая пора! Очей очарованье…». То ты унылый, то очаровательный. Я вылечу тебя своей любовью!
— Да, добрая фея, гипноз любви спасает, но ведь формы ее бывают болезненными. Впрочем, я — оптимист… с «осенью в сердце».