Мальтийское эхо
Шрифт:
— Да уж, это точно! — подтвердил мужчина, — ты скачешь в галоп, в прямом и переносном смысле. Crazy horse! А пояс вон там, за изголовьем кровати. Ты сначала попросила связать тебе руки, затем попросила развязать и швырнула его туда.
— Всего не припомню, но я, наверное, боялась поцарапать тебя? — тревожно спросила женщина.
— Было большое желание царапаться? Необычное для тебя? — ответил вопросом на вопрос Андрей.
— Да, большое… Да, необычное… Так я царапалась?
— Все было… Я тоже ведь мог… И я всего не припомню. Трудно отдать себе
— Как здорово ты сказал — ярой! — рассмеялась Верочка, — Какой синоним еще уместен: пылкой, неудержимой, ретивой, рьяной, неукротимой, неистовой, стихийной, звереватой…?
— Вот, последний больше всего подходит. Следы-то на коже шеи, плеч и груди у обоих, — ответил Андрей.
Он подошел к зеркалу. Всматривался в свое отражение так внимательно, наверное, впервые за последние 10–15 лет. Верочка, совершенно обнаженная тихонько встала рядом. Оба молчали и с волнением смотрели в зеркало, и казались и себе и друг другу новыми, теперь другими. А какими?
… Пока Игорь вез друзей к парому, они договорились с ним, что на «ноябрьские», как выразился Андрей Петрович, он приедет в Петербург.
— Ухом клянусь — приеду! — улыбнулся художник. — На неделю. А в кафе как раз проведу ремонт на кухне и в подсобке. Человек для присмотра у меня надежный есть.
Когда уже Вера и Андрей собрались подняться на палубу, Игорь вручил им большой пакет, обернутый картоном и скотчем.
— Буду рад, если эта моя работа не обременит вас в дороге и понравится. Она в жестком паспарту и в подрамнике. Не помнёте. Но в багаж не сдавайте и раскройте уже дома.
— Как это замечательно! Огромное спасибо! Уверенна, что там — сказка! — воскликнула Вера.
— Да, там есть некая тайна. А может — две, — как-то загадочно подтвердил Игорь. — Все, счастливого пути!
— Удачи вам! Рисуйте! Будем ждать встречи! — неожиданно эмоционально для себя сказал Андрей.
Но б'oльшей неожиданностью было то, что на глазах своей подруги он увидел слезинки. И еще б'oльшей то, что его сердце кольнула ревность.
«Вот это сюрприз! Седина в бороду, а бес…» — подумал Андрей Петрович.
Паром отошел уже метров на 200 от причала, а Игорь все стоял и махал рукой. Как хотела Вера Яновна. И как хотел бы он, чтобы в его жизни появилась женщина, которая махала бы ему рукой, ждала, а он стремился бы к ней. И тоже махал рукой при кратком расставании с ней. И как хотел бы он не хотеть этого. Чтобы не вляпаться снова в… не попасть в капкан ложных отношений, гнилых связей, просто вранья. Люди держат в руках хрупкую чашу их отношений. И вдруг волнение, обида… руки задрожали… А ведь так бережно вместе держали свой сосуд любви.
А корабль плыл. И тянул за собой новую невидимую нить, что соткалась тут, на Сицилии, и вплетётся в бесчисленную паутину других нитей. Они будут наматываться в клубок. И кто-то любознательный, может он станет называть себя историком, начнет попытки распутывать нити.
А для Веры Яновны и Андрея Петровича, да и для всех путников, отплывающих на пароме, шел обратный отсчет. Дальше от берега… дальше… и вот видимость земной тверди становится нулевой. Но начинается приближение к Новому…
— 25 -
— «Рукописи не горят», барон. Вам бы следовало об этом знать, — вдруг донеслось откуда-то сверху, из крон платанов.
Гомпеш вздрогнул от неожиданности. Совсем рядом с ним стоял человек в черном плаще. В руках он держал шпагу. Это был тот самый… тот самый… из его тяжелых сновидений.
— Кто вы? Как подошли сюда незаметно? Калитка закрыта, а на тропинке секунду назад никого не было! Такая полная луна! Я бы… Или вас нет… и это из-за моей… душевной болезни?
— Я вижу, барон, вы узнали меня, — грустно улыбнулся «тот». — Люди всегда узнают меня.
— Что вам нужно?
— Называйте меня мессир, — он стал строг, и голос приобрел гулкость эха. — Да, вы больны и я иногда навещаю ваше подсознание… ночью… во снах.
Барон с трудом, на подломленных коленях поднялся со стула, опершись рукой на край перил крыльца.
— Мне от вас, барон, ничего не нужно. Я лишь хочу полюбопытствовать: зачем вы раздвоили Пергамент и Укладку? — мессир достал из под плаща футляр. — Какая безумная наивность! И невежливость! Это, — он показал на Укладку, — моя вещь!
Барон, конечно, понял, что разговаривает с Сатаной. Но вот наяву ли? Или во сне?
— Я хотел… я должен уберечь христианский мир от Зла!.. от Тебя! — барон снова опустился на стул, бессильно, едва не промахнувшись мимо.
Сатана рассмеялся:
— Вот… свою задницу и этот стул вы не способны уже соединить!
Гомпеш возмущенно замахал руками и зашевелил губами, но мессир остановил его телодвижения ударом шпаги об пол.
— Мне не лгут! Ты, Фердинанд фон Гомпеш, бывший великий магистр, хотел «усидеть на двух стульях», угодить «и вашим и нашим». Да, ты всегда себя считал хитроумным и отличался осторожностью. И вот теперь твоя болезнь — раздвоение личности. Типичнейший случай.
— Но Орден был в опасности и погибал! Что нам нужно было делать?
— Что должен делать рыцарь? Драться!
— С Наполеоном? — Гомпеш опять вскочил и шевелил губами, подыскивая наиболее весомые аргументы в свою защиту.
— Да, драться и погибнуть! — глаза мессира пронзали барона насквозь, будто его шпага.
Барон еле стоял на ногах. Мутные от смятения и страха глаза его неотрывно смотрели на Укладку. «Откуда она у него? Он же раздвоил… Ах, это же Сатана, всесильный князь Тьмы…». Затем он перевел взгляд на шпагу мессира. «Пусть бы эта шпага наконец пронзила мою измученную грудь», — взгляд Гомпеша уже умолял об этом.