Малуша. Книга 2. Пламя северных вод
Шрифт:
– Тебя бабка прислала? Я думал, парень ваш будет…
– Нет. – Мальфрид значительно взглянула ему в глаза, будто говоря: я не дитя. – Но госпожа Сванхейд позволила мне повидать тебя. Есть у меня к тебе беседа, но речи мои только для твоих ушей.
Удивление исчезло с лица Дедича, взгляд прояснился. Он удивился тому, что увидел внучку, но в том, что у бабки будет к жрецам разговор, не сомневался уже несколько дней, со времен собрания. Глаза его задержались на застежках на плечах Мальфрид – позолоченных, с серебряными шишечками, ярко блестящих. Прочесть этот знак было немудрено: ему показывали
Не одна ведь Сванхейд знала, как делаются такие дела.
– Ну… – Дедич оглянулся на отроков и кивнул в сторону, – идем.
Какова бы ни оказалась воля богов, это не повод лишить смертных права быть выслушанными.
Мальфрид пошла за жрецом. Подумала, не поведет ли Дедич ее к избам в дальнем конце бора, где жил он и его товарищи, но он направился к роще и луговине, где гуляли на игрищах. Может, счел, что до изб идти далековато. А может, тоже предпочитал выслушать ее без свидетелей. Эта мысль подбодрила Мальфрид: не желай Дедич соглашения, так посадил бы ее перед тремя суровыми старцами. Искоса поглядывая ему в лицо, она угадывала на нем понимание. Он ждал, что к нему приедут из Хольмгарда! Только не думал, что это будет сама будущая жертва.
– Я и сама еще вчера не ведала, что приведется мне с тобой говорить, – обронила Мальфрид на тропе.
Дедич слегка вздрогнул и глянул ей в лицо: она почти прочла его мысли.
– Да сон мне нынче явился, – продолжала она. – Или надо сказать: сон явивше? Я еще не приучилась по-здешнему.
Дедич засмеялся:
– Да уж я пойму как-нибудь. А ты по-словенски хорошо говоришь, только чудно. Не по-здешнему, это да. Но и не по-плесковски, я тамошний говор знаю.
– В Плескове я недолго прожила. А росла я в земле Полянской. Мой отец был князь древлянский, Володислав, мать из руси. Я родилась в Деревах, а варяжской речи научилась уже отроковицей, когда в Киеве жила, у княгини Эльги.
– Немало ты земель повидала, в такие-то годы! – Дедич снова взглянул на нее.
– Если бы только земель…
Дедич остановился на краю луга и повернулся к ней, уперев руки в бока. Дева из Хольмгарда тоже повернулась к нему, будто в ожидании. Казалось, она постепенно стягивает с себя какую-то невидимую шкуру, перестает притворяться и готовится предстать в истинном обличии. И обличье это – не простая варяжская дева, дорогостоящая невеста из знатной семьи, послушная внучка богатой и властной бабки. Теперь, имея возможность спокойно ее разглядеть при ясном свете дня, Дедич хорошо видел: здесь иное. Такой свободы и уверенности в повадке, такой отваги во взгляде он не видел у девок.
Рождение ребенка, а потом полгода жизни у Сванхейд, в покое и довольстве, преобразили прежнюю Малушу. Теперь это была не та рослая худощавая девочка, что носила ключи у княгини Эльги: она развилась, расцвела, высокая грудь налилась, лицо сияло здоровьем, стан приобрел приятные округлые очертания. Золотистые веснушки на носу и на щеках придавали ее лицу сияние. Все в ней дышало жизнью, и даже Бер, помня об их родстве, не мог противиться этому властному зову цветущей женственности.
– Чудны речи твои… для девицы. – Дедич приподнял бровь.
Мальфрид только свела губы в трубочку,
Она смотрела ему в глаза, она будто обещала: я ничего не утаю. Взгляд Дедича невольно упал ей на грудь, но тут же он опомнился и кивнул на кучу бревен у опушки: в дни игрищ их раскладывали вокруг костров вместо лавок. После Купалий место игрищ уже было вычищено: собраны угли, головешки, кости, увядшая зелень и все прочее, лишь черные пятна отмечали участки земли, на большую глубину прокаленные священными кострами.
Дедич постучал ногой по бревну, проверяя, не затаилось ли под ним что-нибудь, потом сел. Мальфрид расправила накидку, чтобы не пачкать голубое платье, и тоже села. Сложила руки на коленях, глубоко вдохнула, собираясь с духом. Ее окутывал запах влажной земли, мокрой коры и зелени, освеженной дождем. От этого рождалось желание сбросить с себя все человеческое и стать как береза…
– Помню, на павеч… на супредках у стрыини твоей Веленицы рассказывал ты сказку, – начала она. Дедич, ожидавший чего-то другого, повернул к ней голову. – Про то, как парень в медвежьей шкуре плясал, как сам князь его к дочери своей в тайное жилье отвел, что под озером, а там и вышел из шкуры парень молодой…
– Было такое. – Дедич сорвал длинный травяной стебель и, усмехнувшись, сунул его в рот. – Этого добра у меня не переводится.
– А не знаешь ли ты сказки такой, как девка змею в жены попала?
Дедич снова повернул голову и устремил на нее пристальный взгляд:
– Ну, расскажи!
Может, он и знал такую сказку. Скорее, и не одну. Но Мальфрид пришла к нему со своей особой сказкой, и ее стоило послушать.
– Жила-была одна девка, и звали ее… скажем, Малуша, – начала она, надеясь, что ни один человек из племени словенского не знает ее киевского имени. – Была она собой хороша, родом знатна, да и умом не обижена – всем взяла. И случилось в той волости два лета подряд неурожайных, грозил людям голод. Стали люди думать да гадать: как им богов к милости склонить? И вот пошла раз Малуша на реку купаться, одежду всю на берегу оставила, да и полезла в воду совсем без ничего…
Она улыбнулась, глядя Дедичу в глаза, выпрямилась, как бы разминая уставшую спину, и будто на блюде подала вперед сверкающие на ее груди золоченые застежки. Но взгляд Дедича упал не на застежки, а ниже, к двум пышным выпуклостям под тонкой голубой шерстью.
– И вдруг всплыл князь-уж из глубин, обвил кольцами ее тело белое и говорит, – мягко, понизив голос, продолжала Мальфрид, – пойдем со мной, будешь ты в доме подводном женой моей. Отвечает Малуша: как же так? Я – девка, а ты – ужака. Нельзя нам сочетаться. Как же мы будем жить?.. Что вот он ответил ей, запамятовала я. – Мальфрид склонила голову к плечу. – Не подскажешь?