Мальвина на ужин
Шрифт:
– А на ноги что? – спросила я, – мне, что, босиком идти?
– Вот кожаные сандалии. У тебя какой размер?
Я вытянула босую ногу.
– Подойдут.
Сандалии были классные и новые. Фирму производителя я не разглядела.
– Готово.
– А браслеты? – спохватилась короткостриженная, – чуть не забыли.
Я надела два золотых браслета, по одному на каждую руку.
– Веди себя уверенно. Ты играешь богиню, а она ничего не боится, она повелевает.
Внутри всё клокотало. И ведь какая дура, нет бы о своих правах заявить или хотя бы понять, что мне за это представление
В какой-то маленькой комнате меня встретили всё те же знакомые мужики-папуасы, причём, один уставился на меня, как на нечто и в самом деле божественное, и улыбнулся даже, второй, тот, что приказы раздавал, молчал и никакой мимикой не отличался, взглянул только. В руках у них были опахала. Зачем они были нужны, понятное дело, ни за чем, просто для красоты и статуса.
– Садитесь на носилки.
Носилки представляли собой, на мой взгляд, покрашенные золотой краской обычные строительные носилки, на которые сверху была брошена шкура зебры, то есть тряпка с таким принтом, и лежала шёлковая голубая подушка.
– А как садиться? – откуда ж мне было знать.
– Лучше по-турецки.
Они подняли меня и понесли.
За тяжёлыми чёрными бархатными занавесками всё и было. Меня вынесли под всё тот же музыкально-барабанный фон и поставили на возвышенную площадку. Картинки на стенах пещеры сменились с леса на царский дворец, так как с одной стороны я увидела что-то, напоминающее трон. Но дворец такой скромный, может просто зал в старом замке или что-то на подобие.
– О, могущественная Тан-ди! Чем мне отблагодарить твоё появление в моём скромном владении? Мы ждали тебя много вёсен и зим, и каждый из нас молился на тебя, мечтая о твоём благосклонном отношении, – радостно встретил меня царь-Ярослав.
Тут один из папуасов подставил мне руку, чтобы я встала с его помощью. Я встала. По залу пронёсся шепоток. В голове я крутила все прочитанные книжки о мифах Древней Греции, Древнего Египта, Богах Древнего Рима и старославянские веды в интерпретациях разных фантастов. Всё смешалось в оливье, и я никак не могла решиться, что же сказать. В девятом и десятом классах я участвовала в художественной самодеятельности, но богинь не играла, так как мы ставили с нашей престарелой классной, хорошей очень, но совсем советской и со своими ценностями, так мы ставили Островского «Грозу» и Мольера «Мещанина во дворянстве». Мне даже пришла в голову реплика Журдена, которого играл Сашка Горохов, троечник и приколист по-крупному: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».
– Я пришла навести порядок, – заявила богиня, то есть я.
– Мы слушаем тебя, о премудрая! – тут же ответил царь.
– Вы приносите жертвоприношения моим врагам, – мне хотелось назвать царя по имени, но тут у меня произошло небольшое затруднение, так как Ярослав не сказал мне, как к нему обращаться, – каждое съеденное яйцо мамонта олицетворяет преклонение перед ними.
– Хочу яйцо мамонта! – крикнул один из гостей.
– В нём сила! – крикнул второй. Гости начали стучать своими плошками и топать ногами.
– О, прекрасноокая! О каких врагах ты говоришь? –царь предпринял попытку утихомирить диалогом разбушевавшихся гостей.
– Я говорю о своей сводной сестре Ку-Ри, богине сладострастия и интернета!
– Чем тебя задобрить, штучка? – крикнул всё тот же любитель яиц мамонта.
– А у меня есть брат Ли-Жи, тоже бог, – крикнул новенький.
– Я предсказала ему дисфракцию, – сказала я повелительно.
– Это что такое? – новенький не понял. Я, кстати, тоже.
– Божественная, предскажи и нам! – кто это был, я уже не успевала отслеживать. Вообще-то становилось шумно, все ржали и пили ещё что-то из своих плошек, понятное дело, не цветочный нектар.
– Я могу предсказать только троим. Договаривайтесь!
Тут все засуетились и начали на салфетках писать свои имена и кидать их в чью-то пустую плошку. А и музыку немного пустили нормальную, клубную такую, спокойную, свечи зажгли и благовония какие-то терпкие. Потом царь подошёл ко мне сплошкой, мне выпить тоже. Подносит обеими руками плошку, целует меня в обе щеки и шепчет мне на ухо:
– Выпей, Вероничка, красатуля моя.
– Я не могу. Я голодная. Свалюсь, как часовой на коронации, – я тут вспомнила коронацию в Англии Карла Третьего, бедный парень там один упал плашмя, как карандаш, – и я не твоя, – ляпнула ему в ухо.
А в зале все ползают и ржут, у них там свои разговоры начались.
– Тишина! – объявил царь, – тянем! – подносит мне плошку.
Я вытаскиваю первую записку, открываю, там имя – Вениамин. Думаю, кто это, и что ему такое придумать.
– Вениамин, ты найдёшь сокровище на горе. Отправляйся! У тебя всего неделя.
– На какой горе? – клюнул Вениамин. Оказалось, что это тот, у которого брат бог.
Я не стала отвечать и достала вторую записку. Открываю, а там номер телефона. Думаю, если это кто-то, кто с девушкой пришёл, получится некрасиво, и быстро засунула этот кусок салфетки в карман балахона.
– Вторая записка неправильная, – говорю, – у меня нет ответа.
Они опять шумят. Я достаю третью. Елизавета.
– Елизавета родит наследника богатой корпорации. Через два года. Удачи, Елизавета!
– Спасибо, богиня! – тут девушка из гостей встаёт и кидает мне пять тысяч в ноги.
Мне неудобно стало, я не знаю, у них так полагается тут, или она просто забеременеть не может. А если тут за деньги всё, то почему меня не предупредили, я бы совсем по-другому программу составила.
– Всё, дорогие гости, ужинать! – кричит царь.
Трубы затрубили, литавры начали грохать, дали немного света, и из-за штор выехала телега с едой, которую везли четыре официанта во фраках. Я когда увидела еду, у меня просто всё внутри ходуном заходило.
– Запечённый мамонт на ритуальном огне страсти! – объявил опять царь. То есть все уже несли ахинею, какая первая на ум приходила. Откуда-то выехали накрытые столы, и гости потихоньку пошли вкушать.
– Вероничка, иди в подсобку. Тебя накормят, я распорядился. Сейчас другая программа начнётся. Ты молодец для дебюта, – опять тихонечко мне прошептал Ярослав, опять поцеловал меня в обе щеки, обдав своими еле слышными духами, от которых у меня внутри целый рой бабочек поднялся, и пошёл к гостям. То есть я – всё. В подсобку.