Малыш 21 века
Шрифт:
Малыш почти что с ненавистью потер свою бритую так не кстати щеку и поймал себя на крамольной мысли, что не узнаваемости он хочет, а понравиться. Его даже в жар от такого кинуло, но мгновенно и охладило – зачем ему нравиться пожилой женщине, когда он с успехом нравится молодым. Что-то было не так во всей этой логике, но понравиться ему все равно хотелось.
Стоя под душем он додумал эту мысль, и сформулированной и отмытой выглядела она примерно так: годы расставания напоминают из себя телеграфную ленту, разорванную на полуслове, но сохраненную. Неважно, где и как эти разорванные полуслова были все это долгое время, но вот они встретились и соединились в месте разрыва. За годы проведенные врозь два полуслова прошли разные испытания:
Во время размышлений под душем Малыш от напряжения не пользовался водой. Сухое мыло перестало мылить, и это вернуло его в действительность. Он успокоил себя, что возраст женщин ему не так важен, а важно другое.
Шампанское было охлаждено, Райкин адрес введен в его смартфон. Малыш перекинул через руку пиджак из прошлого столетия и направился в гараж.
Их билдинг по-прежнему считался престижным местом жительства. В основном здесь жили молодые семьи без детишек. Возрастной отбор происходил натуральным образом: когда семья обзаводилась потомством, то обычно покупала себе дом, а квартиру свою в билдинге продавала или сдавала в рент. Таким образом полуляция здания была относительно молодой – не старше 40 лет. Бывали, конечно, исключения: одинокие родители с детьми и пожилые люди, переросшие желание и необходимость владеть домом или истинно состоятельные патриоты Уэстчестера, не желающие менять его на флориды и каролины.
Малыш помнил время, когда 80% квартир были заселены японцами. Это было в далекие 80-е, когда японская экономика шагнула за океан и довольно удачно пустила в штатах корни. Японцы сделали абсолютно верный шаг – приехали в Тулу со своим самоваром, иначе говоря все большие корпорации привезли на работу своих служащих с их семьями и скарбом.
Малыш с семьей из последних усилий тогда только вселился в это здание и по недалекости ума считал, что за ковры и лампионы в коридорах, подписное искусство на стенах лобби и недобитых самураев в лифтах и прачечной они платят слишком много денег.
В последствие, семья Малыша делала попытки сдружиться с японскими соседями – они приглашали их на партии парного тенниса в городской парк. Японская пара приглашение приняла и на корт явилась вовремя, но дальше все было не так здорово. Сверхкондиционная только начала осваивать теннис и радовалась каждому успеху на корте, как ребенок. К тому же она была бескомпромисна в спорте и не могла поддаться из соображений вежливости. Малыш знал все это и чтобы хоть как-то уравновесить силы команд поставил ее играть против японского мужчины, а сам стал играть против японской жены. Японцы позорно проиграли, несмотря на все его старания. Японский мужчина становился пурпурного цвета и орал на свою жену за пропущенные мячи. После игры, за ланчем, они совсем не разговаривали с ними, но Свехкондиционной было уже все равно: она выпила бутылку розэ, как в былые годы, и чувствовала себя превосходно. Самое неприятное случилось позже, когда она спросила японскую женщину, как приблизительно можно перевести имя той на английский язык. Японку, должно быть, часто спрашивали такое, и она с готовностью ответила «Персиковая косточка – белая лапка». Сверхкондиционная могла улыбнуться хорошей шутке или своевременному анекдоту, но в тот раз она рассмеялась во все горло. Смех ее был воспринят враждебно. Японская пара с ними даже не здоровалась, если они пересекались в лобби.
Был еще один случай пересечения Малыша с чужой культурой. Спускался он как-то в лифте с японской женщиной, которая выглядела по его понятиям, как увеличенная до человеческих размеров нэцкэ. И без всякого любострастия он взял ее за руку чуть выше локтя. Та покраснела сквозь пудру и выскочила из лифта, как ошпаренная. Пару дней спустя Малыш спускался в гараж, чтобы ехать играть в теннис, и оказался в кабине лифта с той же женщиной
К концу 80-х экономическая агрессия Японии на штаты пошла на спад. Японские семьи выезжали из их билдинга в срочном порядке, оставив после себя мебель, предметы бытовой техники и велосипеды. Две японские женщины решили не ехать назад в Японию.
С одной из них Малыш столкнулся перед лифтом. Они знали вприглядку друг друга больше четверти века.
Хорошо еще, что в самом начале их Американского «гастроля», кроме его удалой головы, была голова и шея Сверхкондиционной, которая быстро разобралась, где правильнее жить ее семье и в какую школу ходить ее ребенку, из-за будущей жизни которого вообще начался весь этот сыр-бор с Америкой.
Денег у них было, может быть по-больше, чем у других приехавших из Питера, но не настолько много, чтобы купить кооператив в Хардсдейле. Однако, они сразу пошли работать, хотя и за гроши, и принялись копить, как это было принято в первородной семье Сверхкондиционной.
В семье Малыша не знали счета деньгам, потому что жили там от аванса до получки, как весь совейский народ.
В этом был и есть национальный русский шик, перенесенный со страниц книг в реальную жизнь благодаря 99% грамотности населения и 100% любви к чтению русских классиков.
Если для примера взять американскую популяцию 80-х годов прошлого века и русское население в послереволюционный период и сравнить, что моделировало образ жизни одних и других, то с уверенностью можно сказать, что не читающие американцы черпали примеры из жизней, сходных с их, из кино и телевизионных шоу. Малыш был шокирован, когда после показа воскресного телефильма «Горящая кровать», запылала не одна кровать в реальной америкосной жизни.
Русский народ каким-то непонятным на первый взгляд тоже выбирал себе образцами не передовиков труда, а купцов-гуляк, банкиров-растратчиков и офицеров, пропивших полковую казну.
Отец Малыша, хотя и не был этнически потомственным русским, но эту негативную черту русского характера привил к себе с большим успехом за считанное время – он любил гулять и праздновать.
В свои сознательные годы Малыш, будучи ребенком, занимающимся со своим папой мужскими делами по воскресеньям, однажды попал на проводы кого-то в отпуск. По своей наивности он тогда думал, что именно поэтому они приехали на вокзал. Малыш стеснялся спросить папу, почему они не взяли с собой купальные принадлежности и что-нибудь из любимых игрушек, чтобы не скучать в местах летнего отдыха, а просто сжимал теплую папину ладонь и следовал за ним под необъятными сводами. На вокзале они шли вовсе не к кассам за билетами, а в привокзальный ресторан. Там Малыша усаживали на стул за длинным накрытым разными вкусностями вокзального качества яствами столом. Заботу о нем добровольно брала на себя какая-нибудь Дуся или Леля.
Малыш в ту пору еще не был всеяден, но не был он снобски избирателен. Иначе говоря, он мог надкусить или проглотить ложечку чего-то для него нового, и если вкус не смущал или не шокировал его, то доесть все на тарелке до конца. Тем временем его папа уходил в другой конец стола, где поднимались тосты. Оказывалось, что был такой праздник – обычай – провожать сотрудника в отпуск. Праздник по-простому назывался отвальной.
Размышляя о былом сейчас, можно правильно заключить, что настоящие отвальные случались, когда люди мигрировали из одного места в другое, преследуя различные официальные цели типа освоение целинных и залежных земель или строительство БАМа.