Малыш по договору. Подари мне счастье
Шрифт:
– В том, что твоя мать взвалила на тебя заботу о тебе и твоём брате. Ведь это так удобно, тем более, что ты сама с радостью позволяешь.
– Не говорите того, в чём ничего не понимаете. Моя мама вынуждена всё время проводить с Вадимом. У неё нет другого выбора.
– Есть, Алиса. Выбор есть всегда. Просто твоей матери не хочется его искать. Гораздо проще скинуть всё на безотказную дочь.
– Вы… несёте бред. Моя мама меня любит.
– Любит, конечно. Я в этом даже не сомневаюсь. Просто её любовь к тебе эгоистична. Такой любовью должен ребёнок любить своих родителей, а у вас всё перепутано с ног на голову.
– Чушь. Вы ничего не знаете о нашей семье, и не имеете права делать выводы.
– Мне достаточно того, что я вижу. Думаешь твоя мать не замечает, что в наших с тобой отношениях что-то не так? Ну разве что если она клиническая идиотка, в чём я сильно сомневаюсь. Ты дважды за сегодняшний ужин обратилась ко мне на “вы” и даже не заметила этого. Я уже молчу о том, что за пару недель ты достала огромную сумму на операцию своего брата, которую якобы выплатил благотворительный фон. А спустя два месяца твоя мать возвращается и видит свою дочь беременной в компании мужика, которого раньше и в помине рядом с ней не было. Не думаю, что она догадывается о том что ты сурмама, это слишком сложная схема, чтобы её так сходу раскусить. Но два плюс два она точно сложила и прекрасно допетрила, кто дал тебе деньги на лечение её сына. Просто она как ребёнок предпочитает прятать голову в песок и делать вид, что ничего не происходит. Ты ж справляешься, значит всё нормально.
– Я не понимаю, зачем вы мне это говорите?! Что бы что? Обидеть меня, оскорбить мою мать?
– Нет, Алиса. Я это говорю в надежде, что ты задумаешься и прекратишь позволять твоей матери на тебе ездить.
– Я не могу перестать ей помогать. И не стану этого делать!
– Само собой. Только то, что ты делаешь, это не помощь. Твоя мать взрослая женщина, и должна научиться сама решать свои проблемы. Пусть и с твоей помощью, но сама. Ты сейчас этого не понимаешь, потому что слишком зациклена на злости на меня. Но на самом деле, ты и своей матери и брату оказываешь медвежью услугу. Она настолько привыкла, снимать с себя любую ответственность, что случись с тобой что, она тупо не справится сама. Мало того, она из-за своей инфантильности и брата твоего угробит. Так что делай выводы, – дёргает покрывало с кровати и откидывает в сторону одеяло.
– Что вы делаете?
– А ты как думаешь? Спать ложусь.
– Здесь?! – выпучиваю глаза, когда Воскресенский начинает расстёгивать рубашку.
– А ты предлагаешь мне на полу лечь? Прости дорогая, но я уже не в том возрасте, чтобы насиловать свою спину паркетом.
– И что, вы хотите, чтобы на полу легла я?
– Нет, я хочу, чтобы ты легла со мной в одной кровати.
– Вы… как вы себе это представляете?!
– Очень просто. Вот твоя подушка, а вот моя, – подхватывает с кровати одну подушку и кидает на мою сторону. – И давай не устраивать детский сад. Никто тебя насиловать не собирается. Если тебе будет проще, я одену спортивки.
– Мне определённо будет так проще, – краснею, когда Игорь снимает с себя рубашку и мой взгляд цепляется за свежее ранение у него на груди, из которого два месяца назад я вытаскивала осколки стекла в приёмнике.
– Мне надо в душ, – резко отвернувшись, лезу в шкаф и достаю из сумки пижаму. Благо у Воскресенского своя ванная комната, в которую я молниеносно залетаю. Хватаюсь рукой за замок, только вот мои пальцы вместо него выхватывают воздух.
– Вы что сняли замки?! – выхожу обратно в спальню и смотрю на Игоря.
– Я предупреждал тебя, если будешь запирать дверь, то я это сделаю.
– Тогда я пойду в ванную, которая на этаже!
– Попробуй. Только там тоже замка нет.
– Вы… вы просто… невыносимый самодур и деспот!
– Ты. В смысле я, только выкать прекрати. Я серьёзно, Алиса, иначе это плохо кончится, –– говорит таким тоном, что у меня по спине непроизвольно ползут мурашки.
– Для вас или для меня? – спрашиваю почему-то шёпотом.
– Для нас обоих.
Глава 29
Глава 29
Такое чувство, что я уснула рядом с печкой. Даже не рядом, а в обнимку, потому что у меня всё тело от жара буквально полыхает.
С большим трудом открываю глаза, спросонья не сразу соображая где вообще нахожусь. И только спустя несколько секунду по голове кувалдой бьёт озарение, что я в комнате Игоря. В его кровати. А жарко мне, потому что я лежу, прижатая щекой к груди Воскресенского, в то время как сам Игорь буквально сгрёб меня в охапку одной рукой, а вторая покоится у меня на животе.
Боже… Даже не представляю, как мы могли оказаться в таком положении, учитывая, что засыпала я на другом конце постели, предварительно положив между нами барьер из дополнительных подушек. Только в данный момент все эти подушки, включая мою, валяются на полу, а мы спим на половине Воскресенского. Значит я сама к нему ночью перекатилась…
Ненормальная. И нет бы тихонько отползти в сторону, пока он спит, я продолжаю лежать на месте и рассматривать Игоря. Почему-то когда он рядом, я стесняюсь подолгу задерживать на нём взгляд. А сейчас не могу отказать себе в этой возможности.
Осторожно приподнимаюсь на локтях и рассматриваю шрамы, покрывающие его голую грудь. У него настолько прокачанные мышцы, что спать на ней было даже больно. Как будто я лежала на куске гранита, а не живом человеке.
А вот лицо гораздо мягче. Точнее, оно кажется таким сейчас, когда он спит и полностью расслаблен. Как минимум половина его морщин разгладились, потому что в данным момент он не хмурится. И кажется будто выглядит лет на пять моложе. А ещё он красивый. Да, очень красивый, даже не смотря на грубый шрам, пересекающий правую бровь, и серпом заходящий на скулу.
Мне настолько хочется до него дотронуться, что ломит пальцы. Господи, Вершинина, ты однозначно ненормальная…
Особенно учитывая тот факт, что в следующую секунду я действительно вытаскиваю руку из под одеяла и осторожно касаюсь пальцами брови Игоря. Медленно обвожу шрам по всей длине. Он твёрдый, неровный и немного выпуклый. И мне бы на этом остановиться, но видимо моя крыша окончательно помахала мне ручкой, потому что вместо этого я как какая-то сумасшедшая маньячка продолжаю исследовать лицо Воскресенского.