Малыш с Большой Протоки
Шрифт:
Ермолай снова посмотрел на лесорубов: «Здоровы спать, чертяги! Хотя дело знакомое: лес валить — не в лапту играть» — и опёрся локтем на корзину соседа. Старик испуганно вздрогнул, но, увидев рядом пограничника, весело улыбнулся. Старичок был юркий, с короткой бородой клином.
— Я думал, граблют, — ухмыльнулся он и, перехватив взгляд Серова, обращенный на лесорубов, полюбопытствовал: — Или знакомые?
Ермолай не ответил.
— Понятно, — продолжал говорливый сосед. — Присматриваешь, что за народ? Сам-то с Подгорной?
Ермолай промолчал.
— Военная тайна! — добродушно согласился старичок и, поняв, что пограничник не расположен к разговору, вновь прикорнул на корзине.
По вагону прошёл проводник, громко назвал станцию. Пассажиры засуетились. Встали и направились к выходу лесорубы. Ермолай неловко повернулся и столкнул со скамьи корзину старика. Из корзины на пол вывалилось несколько консервных банок.
— Прошу прощения! — извинился Ермолай и начал помогать собирать банки.
— Подумаешь, беда! — добродушно улыбнулся старик.
А полная женщина не утерпела:
— Ох, чтоб тебе, неловкий какой, а ещё пограничник!
— Ну, чего ты, мать, небось не графин упал, — примиряюще перебил старик и сказал Ермолаю: — Они, женщины, все одинаковы — лишь бы на кого поворчать.
Утихомирились немногочисленные пассажиры, задремали. Вроде бы задремал и Ермолай. Один старик всё вертелся с боку на бок, вздыхал, что-то шептал себе под нос.
Вскоре опять засвистел паровоз.
— Большая протока! — объявил проводник.
— Прощай, сынок, — засуетился старик.
— Мне тоже выходить, — поднялся Ермолай. Поезд остановился на маленькой станции. Кряхтя и охая, старик осторожно спустился с площадки наземь. Спрыгнув следом, Ермолай помог ему закрепить за спиной ношу. Кроме них двоих, никто больше тут не сошёл. Подмигнув красным фонарём, скрылся в вечерней мгле концевой вагон. Встречавший поезд дежурный заспешил в станционный домик, над крыльцом которого в хороводе снежинок раскачивалась неяркая лампочка. К самому железнодорожному полотну подступала тайга, вдали угадывалась делающая здесь дугу Большая протока. Впереди мерцали огоньки деревеньки.
— Мне туда, — махнул старик рукой в сторону деревеньки. — Спасибо тебе, служивый. Прощевай!
— Не на чем. А я до разъезда. До свиданья!
— В разные, значит, стороны.
Старик зашагал, сгорбясь, влево, Ермолай — вправо. Зайдя в лес, он встал за ближайшую ель, выглянул. Добродушный попутчик и не думал никуда идти. Постояв у стены минуту-другую, он повернул обратно и юркнул внутрь здания.
Вокзальчик был переполнен пассажирами, ожидающими встречного поезда. Махорочный дым висел под низким потолком. Люди говорили вразнобой, и старик не заметил, как следом за ним вошёл Ермолай.
— Один билет до Ивановки, — просунул старичок деньги в окошечко кассы.
— Не нужен билет, — раздался над его ухом негромкий голос.
Вздрогнув, старичок обернулся и так и присел, увидев рядом всё того же невысокого пограничника.
— Пройдёмте, гражданин, к начальнику станции! — приказал Ермолай.
Не прошло и часа, как вызванная Серовым по телефону автомашина привезла их на заставу.
— Товарищ капитан, это же форменное самоуправство, это ж против всех законов! Ни за что ни про что хватать честного человека! — кипятился старичок, показывая Яковлеву свой паспорт.
— За что вы, товарищ ефрейтор, задержали гражданина?
Ермолай вынул из корзинки старика две консервные банки и передал их начальнику заставы. Яковлев молча взвесил банки на ладонях. Вот так «ни за что ни про что»! Одна из банок была втрое легче другой, а по наклейке это были те же самые «Сардины в томате».
Вскрыли консервную банку, и вместо консервированной рыбы на стол с шелестом посыпались жёсткие бумажки — американские доллары.
— Вот так «ни за что ни про что»! — уже вслух сказал капитан.
Всего из трёх облегчённых банок было извлечено иностранной валюты на тридцать шесть тысяч рублей.
Таиться контрабандисту больше не было смысла. Сгорбленный старичок выпрямился, сорвал с лица приклеенную бородку клинышком, превратившись в крепкого, рослого мужчину…
— Тут без вас звонил полковник Суслов, — сказал Яковлев Ермолаю, когда контрабандиста увели. — С заставы Подгорная сообщили, что обнаруженная вами лыжня привела к станции Подгорная. Лыжи этот тип закопал в сугробе. Нашли ребята с Подгорной и вторую рукавичку.
Капитан позвонил в отряд.
— Докладывает «пятый». Всё в порядке: ефрейтор Серов задержал нарушителя. Опознал его в поезде. Контрабандист-валютчик. Под старичка замаскировался… Слушаюсь!
Крутанув ручку полевого телефона, Яковлев дал отбой, встал, сказал торжественно:
— Товарищ ефрейтор, полковник приказал представить вас к награде. Благодарю за отличную службу!
— Служу Советскому Союзу!
Ермолай хотел ответить капитану чётко и громко, но в горле что-то запершило, и ответ получился совсем тихим.
Александр Николаевич ничего не сказал о том, кто же этот нарушитель, куда и зачем он шёл, кому и и от кого он тайно нёс иностранную валюту. Значит, так надо.
«Нуриеву бы сейчас рассказать всё, как было, как был задержан нарушитель. Да, наверное, уже десятый сон видит Рабиг».
Но Рабиг не спал, а клевал носом, дожидаясь Серова в ленинской комнате.
— Задержал, товарищ ефрейтор? — протирая глаза, виноватр спросил Рабиг.
— Не задержал, а задержали, — сказал Ермолай. — И ты и я: не отставал бы ты — не заметить бы мне лыжню…