Малыш с Большой Протоки
Шрифт:
Первой новостью явилось сообщение подполковника Васина: заставе Большая протока за успехи в образцовом несении службы и в боевой и в политической подготовке приказом командования присвоено звание «Отличная»!
Вторая неожиданность: лучшие пограничники заставы, и в том числе ефрейтор Серов и старший сержант Ивлев, награждаются знаком «Отличный пограничник». У Ермолая чуть сердце не выскочило из груди, когда полковник Суслов прикрепил к его гимнастёрке награду.
Тут же, на сцене, сделанной из двух грузовиков, гости распаковали привезённые с собой ящики и свёртки: радиола «Урал», баян, мандолина, балалайка, целая
Вручала подарки курносая девчушка. Подполковник Васин представил её торжественно: «Бригадир бригады Коммунистического труда, знатная фрезеровщица, депутат Челябинского областного Совета Нина Ивановна Долгих».
Вот так пигалица!
Седоусый кузнец поздравил пограничников с большим праздником, с наградами, пожелал им новых успехов и в заключение пригласил героев границы приезжать после окончания службы работать на тракторный завод.
— Расширяться год от году будем. Стране нужны тракторы, а нам — станочники, строители, монтажники. Вот как нужны! — чиркнул он ребром ладони по горлу.
— И работу вам подыщем по душе, и невесты у нас красавицы! — подкрутив ус, кивнул кузнец в сторону девушек-делегаток.
Во время концерта самодеятельности Нина Долгих оказалась рядом с Ермолаем.
— За что вас наградили? За пожар? — спросила она шёпотом.
— По совокупности, — буркнул Ермолай. Ну, что ты поделаешь с этой говоруньей?! Нашла время, чудачка, задавать вопросы.
— А сейчас наша уважаемая гостья, товарищ Нина Ивановна Долгих, продекламирует стихотворение поэта Ошанина «Коммунист», — объявил конферансье Коля Ивлев.
Нина вспорхнула на грузовик без посторонней помощи. Курносое личико её вмиг стало серьёзным, и в голосе зазвенел металл:
Кто такой коммунист?Человек попрямее других и построже.Может, с братом твоимИ с отцом твоим схожий…— Ефрейтор Серов, — наклонился к уху Ермолая старшина Петеков и многозначительно стукнул ногтем по стёклышку ручных часов.
Вслед за Серовым один за другим поднялись ещё пятеро пограничников. Пришла им пора выходить в очередные наряды на охрану государственной границы.
Сквозь растворенные окна в казарме был отчётливо слышен голос Нины:
Сколько раз его буряШершавой рукой задевала.Часто трудно емуИли тяжко до боли бывало…«Жаль, что не удалось дослушать и досмотреть концерт, — думал Ермолай, прикрепляя к ремню ракетницу, — Славная девушка эта Нина Долгих, Только попрощаться с ней не придётся…»
И за ворота заставы пограничников проводил звонкий девичий голос:
…Враг не сдаётся, не дремлет. Так сумей, коммунист,—Сам дойди и друзей доведи! Чтобы сделать прекраснойРодимую круглую землю.Может, самое трудное —То, что ещё впереди…— «Может, самое трудное — то, что ещё впереди», — повторил в раздумье Ермолай.
Не думал, не гадал он, что этот праздничный, так чудесно начавшийся день окажется для него и Рабига Нуриева — они опять вместе пошли в наряд — действительно самым трудным днём.
На заставе не успели ещё убрать гирлянды, а от праздничного настроения и следа не осталось.
Гости уехали вчера сразу после ужина. Спели на прощание песни, обменялись адресами, обещая обязательно писать друг другу. Вместе порадовались запуску нового советского искусственного спутника земли.
Нина Долгих до самого последнего момента всё оглядывалась, словно кого-то искала, и наконец решилась и протянула Николаю Ивлеву записку:
— Передайте, пожалуйста, вашему другу.
— Какому другу? — будто бы не понял Николай.
— Ефрейтору Серову, — тихо сказала девушка и раскраснелась.
Вскоре тайга поглотила автобус с гостями, а пограничники стояли у ворот, в задумчивости смотрели вдаль, пока не прозвучала команда строиться на вечернюю поверку. Так всегда охватывает нас грусть в минуты расставания с близкими людьми. И родной дом кажется вдруг не таким уютным и не таким светлым, каким он только что был.
Однако не только расставание с гостями прогнало сегодня весёлые улыбки, не оставило и следа от радужного, праздничного настроения. Другая была печаль, другая была забота — Ермолай Серов и Рабиг Нуриев не возвратились с границы.
Каждый час звонил из отряда полковник Суслов: «Не вернулись?» — а к вечеру не утерпел и приехал на заставу.
— Жаль, с вертолёта нельзя просмотреть местность, — хмуро глянул Суслов на низкие, беспросветные тучи. — Все заставы и народные дружины поставлены на ноги. На двадцать километров вглубь от границы идёт поиск.
Стенные часы уже показывали пять минут шестого.
— С пятнадцати ноль-ноль пошли вторые сутки, — сказал Яковлев.
— Заблудиться Серов не мог. Исключено! — Полковник постучал пальцами по раме рельефного макета участка заставы: — Для Малыша тут всё, как дважды два — четыре.
Суслов отдёрнул шторку с карты участка отряда, изучающе уставился на неё, будто ему тоже не было известно здесь всё до самых малых малостей, до каждого ручейка и овражка.
Капитан Яковлев доложил, что на участке заставы не удалось обнаружить никаких следов ефрейтора Серова и рядового Нуриева. Весь вчерашний вечер и всю ночь лил спорый майский дождь. И собаки не помогли.
— А как по-вашему, не мог ли наряд ефрейтора Серова, преследуя нарушителя и углубившись в тыл, застрять в Долгом болоте? — спросил вдруг Суслов и показал на карте заштрихованную, серо-голубую полосу в зелёном массиве холмистой тайги.
— До Долгого болота по прямой двадцать девять километров, — уточнил Яковлев.
— По прямой, конечно, Серов не шёл, если он вообще туда шёл, — сказал полковник. — По прямой туда не добраться.
— Преследуя нарушителя, куда не заберёшься. Только он вовсе не знает этого Долгого болота, — усомнился капитан. — Большое знает, а на Долгом не бывал.