Малышка
Шрифт:
— Поворачивайся!
Что?
— Нет, — голос дрожит от накатившей волны страха. В смысле поворачивайся? Я ещё не готова показывать ему свою задницу. Да никому не готова, на самом деле, но ему тем более. Надо было молчать про чёртовы уколы и вовремя вспомнить, что Макс проходил какие-то там курсы по оказанию первой помощи и теперь профессионально делает уколы и всё остальное. А можно лучше дыхание рот в рот, а?
— Медведева, у тебя температура сорок, а на дворе новогодняя ночь. Скорую мы точно не дождемся, а в приемном отделении, наверное, хуже, чем в
Я громко вздыхаю, принимая своё поражение. Он прав, абсолютно, но от этого мне не легче. Я до сих пор не хочу, чтобы он ставил укол, но мне хреново настолько, что приходится сдаваться. Ощущение, что все кости в теле превратились в крошево, не нравится чуточку больше, чем перспектива показать Максу свою задницу.
— Ладно, — я вздыхаю и переворачиваюсь на живот, чуть не плача. Так себе быть больной, которой приходится ставить уколы перед парнем своей мечты.
— Не ворчи, малышка, я буду аккуратным.
Меня бросает в дрожь от этой фразы, ведь буквально вчера я читала рассказ, где парень точно такие слова говорил девушке перед её первым разом. Я вспоминаю строки оттуда — щеки заливает румянец — и так сильно ухожу в свои мысли, что вообще не замечаю, как Макс делает мне укол. Штаны, видимо, тоже спускает он сам. Здорово как.
— А ты боялась, — он улыбается и я готова смотреть на это вечно, честное слово. — Было больно?
Я качаю головой, утонув в его глазах. Больно? С кем угодно, но только не с тобой. Чёрт. Кажется, я все ещё вспоминаю вчерашний рассказ…
Часов до семи утра мы болтаем, вспоминая всякие смешные истории из детства, и всё это время я лежу на груди у Макса, слушая стук его сердца. Мы вспомнили, как я уговорила забрать его уличного кота, но притащила его не к себе домой, а к Максу, за что ему дома пришлось несладко, хотя, стоит заметить, кот до сих пор живёт у его родителей и катается как сыр в масле.
Вспоминали, как я плела ему косички, когда была совсем мелкой, а он носил длинные волосы, а Тёма, который стригся коротко, всегда смеялся с него.
Температура падает до противных тридцати семи и двух, и мы снова засыпаем в объятиях друг друга, просыпаясь только к обеду, и то исключительно из-за моей мамы.
Они (а раньше и я с ними) всегда возвращались домой первого числа в обед, потому что вечером дом наполнялся уже друзьями родителей, и празднование продолжалось, а до этого времени нужно было ещё успеть привести в порядок комнаты, выгнать всю молодежь и дать пару подзатыльников Тёме с Яной за испорченную мебель. Это уже традиция.
Мы просыпаемся от громкого голоса женщины по имени Светлана Юрьевна, которая стоит посреди комнаты и вещает:
— Оставили на одну ночь погулять со старшими, а она сразу мужика в кровать притащила. Серёжа, — она зовёт папу, — иди посмотри! Мы за порог, а тут вот что творится! Ты, ирод, знаешь, что ей всего пятнадцать, а?
— И вам здравствуйте, тёть Свет, — улыбается уже
Мама сразу же заканчивает свой спектакль, которому едва ли может поверить хоть один человек в мире. Она любит Макса, наверное, больше родного сына. Да что там. Больше всех своих детей. Просто иногда ей хочется поиграть в строгую мамочку, хотя едва ли её хватает секунд на пятнадцать.
— Температура? — сразу же суетится мама. Её забота порой сводит с ума. — Высокая? Сколько? — кричит она, когда Макс называет ей цифру. Спасибо, ма, я так конечно высплюсь. — Почему не позвонили?!
— Не беспокойтесь, я поставил ей укол, температура снизилась, а вас до возвращения решили не беспокоить.
— Почему ты не мой сын, Максимушка? — она наверняка треплет его по волосам после этой фразы, всегда так делает, мне даже глаза для этого открывать не надо.
— Чем тебя твой сын не устраивает? — на пороге комнаты, судя по всему, появился Тёма.
— Как ты думаешь, Артём, — если мама называет тебя твоим именем по паспорту — беги. — Чем он меня не устраивает, если я просила быть аккуратнее с кальяном, а на нашем новом кухонном столе огромная прожженная дыра?! И на белом ковре пятно от вина, прямо посреди комнаты.
— Да там была куча людей, почему сразу я? — Артем начинает оправдываться, но это дохлый номер.
— Уйди с глаз моих, — ворчит мама, а потом снова возвращается к нашей «парочке». — Максимушка, принеси, пожалуйста, ей теплый чай, а я пока посмотрю, что с ней, хорошо?
Мать педиатр — горе в семье. Она проработала в больнице кучу лет, а года три назад поняла, что устала, прошла курсы и стала мастером маникюра. Только вот педиатром в нашей семье она никогда быть не перестанет. Да и к лучшему, наверное, я терпеть не могу ходить по больницам.
Приходится открыть глаза, чтобы улыбнуться и посмотреть на маму, но уже через пару минут мне не до смеха. Мама говорит, что у меня ужасная гнойная ангина и без уколов антибиотика нам никак не обойтись, минимум неделю два раза в день. А ещё она говорит, что её сестра подарила им с папой путешествие, и они улетают до Рождества в Рим, поэтому просит Макса ставить уколы и вообще быть ответственным за моё здоровье, потому что:
— Этим двум старшим олухам я доверить ее не могу.
Спасибо, ма…
5. Я люблю малышку
Интересно, есть ли в мире люди, которые любят болеть? Только не просто валяться в кровати и смотреть фильмы, а прямо по-настоящему болеть, страдать от температуры, с трудом подниматься на ноги и не есть твердую пищу из-за сумасшедшей боли в горле.
Я никогда не любила болеть, хотя многие дети мечтают увидеть на градуснике повышенную температуру, чтобы не пойти в школу и остаться дома минимум на неделю. Меня школа никогда особо не парила, поэтому прогуливать я даже не пыталась. Учусь хорошо, отношения с учителями тоже неплохие, а в классе полно друзей. Какой смысл сидеть и тухнуть дома?