Малышка
Шрифт:
— Спасибо тебе, о самый лучший рыцарь нашего королевства! — хохочу, радуясь, что горло почти не болит и я могу нормально смеяться, а не хрипеть как алкаш дядя Витя, который живёт в соседнем подъезде.
— А теперь двигайся, принцесса, рыцарь хочет спать.
— А разве рыцарям можно спать в постели с принцессой? — поднимаю брови в удивлении, хотя сама совершенно и не против, чтобы он снова спал со мной. С ним так тепло, так спокойно… И боже, я чувствую себя такой влюбленной идиоткой, кто бы только знал…
— А разве принцесса может выгнать своего спасителя на улицу посреди
— Ложись уже, рыцарь, — откидываю уголок одеяла, приглашая Макса к себе, и он тут же стягивает свитер, оставаясь в одних спортивных штанах. В горле заметно пересыхает, и дело вообще не в ангине. Я и раньше видела его с голым торсом и дома, и на озере, да где угодно, но сейчас это что-то другое. Интимное, что ли. Мы одни в комнате, на улице ночь, полумрак, а снизу слышатся отголоски музыки. Мне становится жарко, неловко, и наверняка я краснею, но искренне надеюсь, что Макс этого не замечает. — А почему не остался внизу? Там же все твои друзья.
Да, почему бы и не спросить это. Чтобы он ушел вниз к моим родственникам и толпе студентов?
Он забирается под одеяло, прижимая меня к себе, а я покрываюсь мурашками с головы до пят от его горячей кожи и запаха моря. Господи, как не сойти с ума до утра рядом с ним?
— Если честно, малышка, я так устал на работе, что праздновать и веселиться нет никакого желания. Только спать.
Меня вдруг накрывает волной стыда. Он и так возился со мной целую неделю, прибегал перед работой и после, заботился обо мне, уставал, а я ещё и посреди ночи выдернула его непонятно из-за чего. Я считаю нужным извиниться, потому что и правда не имела права вести себя так эгоистично. Даже беременная Лерка так Рому не гоняет, как я Макса.
— Малышка, все в порядке, — говорит он усталым голосом, когда я лепечу свои извинения. — Правда, я же обещал, что буду рядом. И вот я рядом, — он зевает и, кажется, засыпает через секунду. Грудь вздымается, Макс тихо сопит, поэтому уже вряд ли услышит мой тихий шёпот:
— И я так счастлива, что ты рядом…
***
Утром просыпаюсь вновь от громкого голоса одного из моих родственников, но это уже не мама. Кажется, это Янка немного не понимает, какого черта ее пятнадцатилетняя сестрёнка спит на обнаженной груди её двадцатиоднолетнего лучшего друга. А что, собственно, непонятного? И чего сразу орать? Что за привычка такая вообще — орать при любом удобном случае. Мы же просто спим, ну что такого? Будто бы первый раз.
— Тимофеев, ты совсем? Тебя посадят, ей всего пятнадцать лет! — ворчит Яна, а я отчаянно пытаюсь не проснуться от её криков, но выходит хреново. Обнимаю Макса крепче и хрипло бурчу:
— Не посадят, я была на все согласна.
Макс тихо смеётся, потому что грудь под моей щекой немного покачивается, а Яна, кажется, впадает в ступор, потому что молчит и подозрительно громко дышит.
— И вообще, мы просто уснули в одной постели, что такого?
— То есть ты не трогал ее? — недоверчиво щурится Яна, и я открываю один глаз, чтобы увидеть это смешное выражение лица. Она становится точной копией Галчонка из «Простоквашино», когда так делает.
— Я на педофила похож? — огрызается Макс. Судя по всему, ему эта тема надоела ещё больше, чем мне. — Мы дружим с малышкой всю жизнь, в чем проблема? По-вашему, я могу спать в одной кровати только ради секса, или что?
Мне, конечно, очень приятно, что он так заступается за нашу дружбу, но вот фраза про педофила немного нагоняет грусти. Да, я понимаю, что мне всего пятнадцать, но черт… Да, я ребёнок. Но я так не хочу быть ребенком рядом с ним.
Потому что моя влюбленность совершенно не детская. Она настоящая, до боли в ребрах и заплаканных щеках по ночам. Мне ведь и правда больно видеть его с другими. И мне даже сложно представить, сколько ещё этих других будет, ведь я ему совершенно не пара…
Яна после слов Макса смягчается, а потом зовёт Тему убирать срач после толпы друзей. Я снова засыпаю, хмурясь, когда Макс аккуратно встаёт, стараясь меня не разбудить, и, кажется, скрывается за дверью. Спасибо, сестричка, что лишила меня пары лишних часов рядом с ним.
Просыпаюсь второй раз ближе к полудню и спускаюсь вниз, чтобы сварить кофе, как вдруг слышу на кухне разговор Макса и Тёмы и, как настоящая женщина, решаю, что обязана подслушать.
Дом, к слову, уже идеально убран, и парни, видимо, решили поболтать после проделанной работы. Интересно только, куда делась Янка? Хотя это интересует меня в последнюю очередь, ведь…
— Макс, я серьезно, прекрати отшучиваться, — говорит Артем, и я слышу, как он хмурится. А что происходит-то? Кто-то умер? Потому что хмурый Тёма — это редкость.
— Да а как не шутить, когда ты несёшь такую ерунду, а? Прекращай, дружище, — отвечает ему Макс, и хмурюсь уже я. Да что происходит?! Прикусываю ноготь на большом пальце и стараюсь дышать потише.
— Где ерунда? Ты бегаешь вокруг нее, заботишься больше мамы, носишь ей вкусняшки и, блин, лечишь! Чёрт, чувак, да вы спите в одной постели, и уже не в первый раз вообще-то!
Твою. Мать.
Просто твою чёртову мать. Серьезно? Они серьезно говорят об этом?
Зажмуриваюсь в ожидании ответа Макса. Сердце трепещет в груди, как птица в клетке, я даже боюсь услышать его речь. Может, войти и прервать их диалог? Или уйти в комнату и не слушать…
— Раньше все было так же, но почему-то мозг ты выносить мне стал только сейчас! — огрызается Макс.
— В последнее время вы почти не общались, — говорит Тёма. И это правда. — А сейчас вдруг снова резко стали, да ещё и так тесно. Это наводит на подозрения.
— На подозрения твоего идиотизма? Блядь, чувак, она ребёнок, я даже думать о ней в таком ключе не могу, не валяй дурака. Я люблю малышку как сестрёнку, и всё. Отвали, ладно?
Лучше бы я ушла в комнату…