Малый драконий род
Шрифт:
Я рассмеялась:
— Вот это кстати. Только умоляю, Джеми, не подавай Вариену напрасных надежд! Ты же знаешь: хлебом, который я пеку, впору только гвозди заколачивать!
— Что верно, то верно. Но вот что я тебе скажу, Вариен: я бы отдал недельное жалованье серебром за жареного гуся, которого готовит вот эта девчонка. Уж это-то лучшее из ее блюд. Она неплохая повариха, даром что не умеет печь самый обычный хлеб.
Довольная, я обвела взглядом кухню. Какой бы безрассудной я ни была, когда покидала Хадронстед минувшей осенью, теперь-то я понимала, что это мой дом и он был моим все эти двадцать четыре года. И сегодня, морозным зимним утром, в голове у меня возникло
— А не осталось ли еще гусей из тех, что были предназначены для жаркого на зиму?
Джеми тут же улыбнулся с воодушевлением:
— Есть парочка, слово даю, не слишком, правда, молодых, но и не старых. Ах, Ланен, у тебя все то же доброе сердце! Ты еще сделаешь своего старика счастливым.
Он рассмешил меня, чего и добивался.
— Готовь свое недельное жалованье: к вечеру я их зажарю, — объявила я, озираясь по сторонам в поисках фартука. — Я бы заставила тебя их ощипать, да только знаю, что это бесполезно.
Сильные руки заключили меня в свой плен, заставив развернуться. Вариен пристально посмотрел мне в глаза.
— Дорогая, прежде чем взяться за работу, которая займет у тебя весь день, тебе нужно поесть, да и мне тоже. И поскорее. А то мне того и гляди захочется человечины. — Глаза его блеснули, когда он поднес мою кисть к губам и поцеловал мне пальцы, потом запястье, затем отогнул мне рукав и сделал вид, что собирается впиться мне в руку.
Я отпихнула его.
— Джеми, покажи этому несчастному голодному созданию, где у нас хлеб и сыр — или овсяная крупа, если ему вдруг захочется каши. Да, и не осталось ли чего-нибудь из тех разносолов, что я в последний раз наготовила?..
Я нырнула в холодную кладовую, выходившую стенами на улицу. Так, куча луку, пучки розмарина, развешанные по балкам, шалфей, несколько кусков свинины, оставшейся от борова, которого закололи нам на свадьбу, — словом, для начала вполне достаточно.
Нет, вы не думайте: я терпеть не могу однообразной и спокойной жизни, и если бы мне сказали, что я вынуждена буду прозябать все последующие годы в уютных стенах поместья, то я еще до рассвета сбежала бы вместе с Вариеном и была бы уже так далеко, как только может унести самая быстрая лошадь.
Но я-то была уверена, что это лишь небольшая передышка, и сейчас просто наслаждалась ею — даже когда мыла овощи в ледяной колодезной воде. Ощущение было знакомым — домашним и уютным, — и я знала, что продлится это недолго.
Я еще не забыла покушения на жизнь Реллы, хотя до сих пор мне было неизвестно, жива она или нет. Однако из того, что Релла мне рассказала на Драконьем острове, а также из подслушанного мною разговора между Мариком и его колдуном Кадераном я знала, что Марик вступил в союз с настоящим повелителем демонов. Я даже слышала имя, которое Кадеран произносил несколько раз, но в то время голова у меня была занята другим, и сейчас я его не помнила. Хвала Владычице, Кадеран отправился на тот свет, однако его неведомый хозяин был жив, а мне совсем не хотелось, чтобы гнев демонов обрушился на Хадронстед и на родных мне людей. Последние слова, которые успела произнести Релла, прежде чем лишилась чувств у меня на руках, обязывали меня отправиться на поиски моей матери, Маран Вены. Я знала лишь одно место, где можно было ее найти, — небольшое поселение под названием Бескин, далеко к северо-востоку, возле Трелистой чащи, где она родилась и выросла. По дороге сюда мы с Вариеном решили, что, отдохнув после путешествия, отправимся в те места и разыщем ее...
А пока меня заботило приготовление начинки для пары гусей, которых предстояло зажарить... Оглядываясь сейчас назад, я восторгаюсь тем, какое наслаждение находила я тогда в этом занятии. Жизнь моя течет настолько быстро, что мне всегда легче смотреть в завтрашний день. Но лучшими днями моей жизни были именно те, когда меня не страшило будущее и не беспокоило прошлое, когда я просто наслаждалась настоящим, где бы я ни находилась и что бы ни делала, будь то даже столь хлопотное занятие, как приготовление ужина для своих родных. Жизнь сама по себе переменчива, и кто знает: может быть, она вскоре и вовсе лишит тебя подобного удовольствия — без предупреждения и без надежды повторить все сначала...
На этот раз я могла гордиться своими поварскими способностями: гуси, насколько я сама могла судить, получились на славу. Вариен уминал их едва ли не с большим удовольствием, чем Джеми. После ужина мы втроем уселись в кухне вокруг огня, чтобы спокойно выпить по кружечке терпкого вина.
Двое младших конюхов, Рэб и Джан, только что закончили мыть посуду и покинули моечную; остальные кормили лошадей и запирали их на ночь в стойла. Снаружи чистый ночной воздух был морозным: от него синел нос и становилось неуютно.
Оказалось, что днем Джеми провел Вариена по всему поместью и все ему показал.
— Вариен сообщил мне, что никогда раньше не видал поместий, — пояснил Джеми слегка удивленно. — Хотя и то сказать: если все, что вы мне тут наплели, правда, то ему это было и ни к чему.
— И все-таки ты сомневаешься, хозяин Джемет, — произнес негромко Вариен. Его, казалось, что-то забавляло. — Как мне еще убедить тебя, если ни мое слово, ни слово твоей нареченной дочери Ланен не в силах развеять твоих сомнений?
Джеми выдержал взгляд Вариена сколько мог, но в конце концов вынужден был отвернуться.
— Вам никогда не убедить меня словами, — произнес он несколько подавленно. Глаза Вариена были лучше всяких доводов. — Только время потратите. Но я сразу пойму, когда вы говорите правду, — уголок его рта искривился в полуулыбке, когда он вновь посмотрел на Вариена. — Ты ведь не думаешь, что я вот так сразу всему поверю? Сам посуди: не очень-то это правдоподобно. Ты хороший человек, Вариен, тут я готов побиться об заклад, пусть и глаза у тебя какие-то странные. Кем бы ты ни был, скажи-ка мне: в тебе осталось хоть что-нибудь от тебя прежнего, что-нибудь такое, что ты мог бы предоставить в доказательство?
— Не знаю. Разве что воспоминания о жизни, прожитой в окружении моего народа, — ответил Вариен с едва приметной грустью. Со стороны могло показаться, что он воспринял слова Джеми совершенно спокойно. — Я еще слишком мало живу в этом новом теле, всего лишь три луны, как мне кажется, — тут он с улыбкой взял меня за руку, и печаль была позабыта. — До сих пор я не слишком обращал внимание на ход времени и не открыл еще всего того, на что мое тело теперь способно, а на что — уже нет. Удивительно, насколько оно иное! Сказать по правде, меня до сих пор больше всего занимают все эти различия. — Тут он выпустил меня и, подняв обе руки вверх, ладонями к себе, посмотрел на них, затем пальцами одной руки потрогал другую. — Эти руки гедри настолько мягки, настолько изящны, что они даже чувствуют поток воздуха. И при этом они такие ловкие, такие умелые, сильные: могут вдеть нитку в иголку, а могут натянуть до предела толстый канат, — он был погружен в собственные мысли, рассматривая свои руки. — Вот чему я действительно завидовал все эти долгие годы, обуреваемый ферриншадиком и мечтая о подобных мгновениях.