Мама для Сашеньки

Карташевская Инна

– Да я и не переживаю, – засмеялся Стас, и Наташа по его глазам поняла, что он очень доволен услышанным, – я и сам знаю, что Сашка у меня молодец. Она любому парню сто очков вперед даст. Слава богу, она в меня пошла, а не в свою мать.

– Я Сашу недолго видела, но, насколько я поняла, она была очень интеллигентная, тихая и даже застенчивая девушка, – осторожно сказала Наташа, так как точно не знала, как Стас относился к матери своей дочки.

– Да уж чересчур тихая и чересчур застенчивая, – с досадой сказал Стас, – а еще совершенно беспомощная. Я не знаю, как представляли себе ее родители ее дальнейшую жизнь, когда воспитывали ее, но нельзя нормальному человеку быть таким неприспособленным ни к чему.

Сначала это умиляет, хочется ей помочь, защитить, но потом это начинает действовать на нервы. Такое чувство, что на тебе все время что-то висит, что ты все время обязан что-то делать для нее. Я понимаю, в семье мужчина должен быть добытчиком и обеспечивать семью, но ведь тогда женщина должна обеспечивать уют, заботиться о каких-то там повседневных нуждах, а не быть небесным существом, витающим в каких-то там эмпиреях, кстати, понятия не имею, что это такое.

– А вы у Инги спросите, она, наверное, где-нибудь это вычитала, – не удержалась Наташа.

– Да уж как-нибудь обойдусь без нее, – хохотнул Стас. – Ты меня, наверное, сейчас осуждаешь, Наташа, за то, что я это говорю, но пойми меня, я нормальный человек, я, конечно же, хотел бы, чтобы меня дома жена встречала с радостью, но не со слезами же на глазах каждый раз. И чтобы не звонила мне с истерикой, если я где-нибудь задержался. И потом эти разговоры только о духовности, о литературе, о поэзии, короче, знаешь, нам с ней оставалось только еще обсудить поиски смысла жизни русской интеллигенцией. Меня, в конце концов, от этого уже тошнило. А эта святая наивность, это неумение приспособиться к реальной жизни, ей и в голову не приходило, что она все перекладывает на меня. И еще, чтобы молодая, даже юная девушка одевалась так, как ее мама и, наверное, даже бабушка. И полная неспособность меняться….

Он осекся, вспомнив, вероятно, что та, о которой он говорит, умерла и не может защитить себя. Наташа тоже сидела смущенная, чувствуя себя виноватой перед умершей Сашей, которую ей было всегда очень жаль.

Стас почувствовал это и, вздохнув, сказал.

– Я знаю, что я обязан ей самым дорогим, что у меня есть. И, поверь мне, если бы я тогда знал, что это мой ребенок, я бы женился на ней и терпел бы все это до конца жизни ради дочки. Но, видишь, Бог рассудил иначе, что уж теперь сделаешь.

Ну ладно, пойду-ка я спать. И ты иди, Наташа, и ни о чем не беспокойся, все будет хорошо.

Он подмигнул ей и ушел к себе. Наташа пошла наверх, окрыленная, надо же, как он разоткровенничался с ней. До этого он о Сашенькиной матери вообще не говорил, а вот оказывается, какой она была. А он таких беспомощных не выносит. Слава богу, я не такая, подумала о себе Наташа, но, наверное, все равно для него слишком простая, высшего образования у меня нет, и семья самая простая, рабочая. Первый муж (а может, он же и последний) был шофером-дальнобойшиком, вот он и был мне парой, вздохнула она, но только все равно ушел. Правда, там были совсем другие обстоятельства. Ладно, там видно будет, главное, чтобы он Ингу эту действительно отшил, пока она его не окрутила.

Решить заводить со Стасом разговоры, да еще самым естественным образом, оказалось гораздо легче, чем делать это на самом деле. Стас продолжал проводить дома очень немного времени, часто пропадал по вечерам до глубокой ночи. Инга к ним не приезжала, но он продолжал встречаться с ней, Наташа знала это, потому что слышала пару раз, как он говорил с ней по телефону. Разговоры были самые короткие, только о том, где встретиться и когда, но, тем не менее, это означало, что они по-прежнему вместе. Наташа опять стала переживать по этому поводу, но заговорить с ним об Инге больше не осмеливалась, это было бы уже слишком, и она терзалась молча. И как оказалось, напрасно, так как совершенно неожиданно все закончилось. И опять-таки все решила сама Сашенька.

Как-то

в один из дней Стас приехал днем домой и с ним была Инга. Увидев ее, выходящую из его машины, Наташа ушла в их с Сашенькой комнаты и решила вообще не появляться внизу. В конце концов, она ведь действительно здесь всего лишь прислуга, и, если по выходным дням она и обедала вместе со Стасом в столовой, то только потому, что он хотел, чтобы там была Сашенька. А она, Наташа, интересовала его только, как необходимая для его дочери нянька, а вовсе не как человек и уж тем более не как женщина. Это все Наташа говорила себе, сидя в кресле и заставляя себя смотреть в книгу, не в силах унять растущую тоску и обиду на жизнь. Сашка же, рисовавшая рядом, но любившая всегда быть в центре внимания, увидев гостью, тут же перетащила свои краски и кисточки в гостиную и, потребовав, чтобы папа перенес туда же ее столик для рисования, стала докрашивать свою картину там. Она старательно малевала и в порыве вдохновения улеглась животом прямо на свежую краску, стараясь дотянуться до верхнего края картины, чтобы раскрасить небо. Когда она потом взглянула на свой нарядный беленький фартучек, то обнаружила, что он весь испачкан красками.

– Ой, – огорченно сказала она, рассматривая его, – я весь фартук испортила. Папа, а это можно постирать? – спросила она Стаса.

– Не знаю, доця, – рассеянно ответил он.

Тогда Сашенька обратила внимание на Ингу.

– Это можно постирать? – спросила она, повернувшись к той.

Инга пришла в замешательство. Откуда ей было знать, отстирываются ли эти детские краски, она никогда не имела дела с маленькими детьми.

– Ну, я думаю, это можно отстирать, – неуверенно сказала она, наконец.

– А ты спроси у Наташи, доця. Я думаю, Наташа знает, – сказал Стас, скрывая раздражение.

– Да, правильно, я тоже думаю, что Наташа знает, – сказала Сашенька и побежала наверх.

Через несколько минут она вернулась очень довольная и с порога объявила:

– Да, Наташа знает. Она сказала, что краски можно постирать.

– Ну, вот видишь, – снисходительно сказала Инга, – я тоже сказала, что краски можно отстирать.

– Так ты только думала, что можно, – с ударением на слове «думала» сказала Сашенька, – а вот Наташа знала, и теперь ты тоже будешь знать.

Стас не удержался и злорадно засмеялся. Для Инги этого оказалось достаточно, чтобы завестись.

– Между прочим, – вспыхнув, сказала она, – я не обязана знать, как стирать белье. Для этого есть прачки, прислуга и няньки вроде вашей Наташи. А у меня в жизни есть другие ценности.

– Папа, – по своему обыкновению сразу же заинтересовалась Сашенька, – а что такое ценности?

– А вот Инга сейчас тебе объяснит, – коварно отозвался Стас, – она учительница.

– Во-первых, я не работаю учительницей, а занимаюсь научной работой, – зло сказала Инга. – А во-вторых, я не специалист по дошкольному воспитанию и не могу объяснить трехлетнему ребенку такие абстрактные понятия, как духовные ценности.

– А вот мы с Наташей ей все объясняем, на ее уровне, конечно. Ценности, доченька, это то, что очень важно для человека и тяжело ему достается, ну, например, тяжелой работой или за это нужно заплатить много денег.

– Например?

– Ну, например, чтобы знать, что отстирывается, а что нет, нужно постирать много платьев, перепробовать всякие средства, а только тогда будешь знать, как отстирать, и для тебя это будет ценно.

– Значит, по-твоему умение стирать или готовить настолько ценно, что каждая женщина, и в том числе и я, должна посвятить этим важным занятиям чуть ли не всю жизнь? А если меня, например, это не интересует? Может я хочу посвящать свое время чему-то гораздо более важному и интересному, а не тому, с чем прекрасно может справиться любая прислуга или нянька, в том числе и ваша Наташа?