Мама для Совенка 2
Шрифт:
— Пусть поспит, после я ей память подправлю. Сейчас у нас с тобой есть более важные дела. Нo сначала устроим нашу ассару.
Перенес девушку в гостевую спальню. Хотел снять плащ, укрыть одеялом, но рядом стоял насупленный Шестой, и Кайлес со вздохом оставил все как есть.
— То есть ты взяла и разнесла башню? — во взгляде Кайлеса восхищение мешалось с сомнением в здравомыслии, а ещё легкой насмешкой. Зато Совенок взирал на нее с полным обожанием, и Юля смутилась, точно ее по ошибке записали в разряд небожителей. Записали по ошибке,
Ее спаивали. Незаметно и умело. А ещё пpофессионально вытягивали информацию.
— Представляю, как тебя проклинали монахи, — хмыкнул мужчина и спросил с прищуром: — ?оть помнишь, зачем это сделала?
Юля вскинулась — все она помнила. И никогда не забудет. Полет в ночи. Переполненность энергией — когда еще чуть-чуть — и через край. ?щущение того, что весь мир как на ладони. Потянись — и он рядом. Дотронься — и отзовется.
Она слышала шум морских течений, брань птичьей переклички над морем, видела неспешные раздумья поросших деревьями скал, яростные, наполненные огнем сны вулканов и ледяную резвость крошечного родника в горах.
К вулканам ума хватило не соваться. Зато мольбы погребеннoго на морском дне острова уловила. Как и многое, многое другое, что хотелось исправить. Куда тянулась душа. Что посчитала верным и в силах.
— Не переживай, отец восстановит башню, — Совенок встал на защиту своей ассары, — главное, что ты осталась в живых.
— Не поспоришь, — развел руками Кайлис, добавил ещё мартини в бoкал и заверил: — Я тоже рад, что ты выжила, драгоценная. Не пойму толькo, как тебя не разнесло от такой прорвы энергии после озера. Не поделишься рецептом?
Юля покачала головой.
— Прости, братец, это женское. Ты не повторишь.
Кайлес свел брови. Тряхнул головой. И вдруг рассмеялся. Юля с Шестым недоуменно переглянулись. А кузен уже захлебывался от смеха, хлопая себя по коленям.
— Прости, — повинился, вытер несуществующие слезы и пояснил: — Просто представил лица братьев, когда ты им такое заявишь. Столько лет женская сила считалась никчемной, ненужной и опасной, а ты одной ночью утерла им нос.
Посерьезнел, кивнул на живот.
— Это они, да? — спросил.
— Не знаю я, — занервничала Юля. Мысль, что ее будут допрашивать, обвинять в разрушениях — «Простите, а часовню тоже я?», — стылым облаком спустилась в желудок, и срочно захотелось ее запить. Исключительно для храбрости. Кайлес поощрительно улыбнулся.
— Юля!
Она как раз показывала размеры поднятого острова, а потому излишне резко повернулась на г?евный оклик Четвертого. Пол выскользнул из-под ног, голова закружилась. Совенок испуганно вскрикнул, но мужчина успел подхватить, сжал в объятиях.
Юля подняла взгляд на разгневанное лицо любимого. Рука сама потянулась разгладить сведенные брови. Пройтись по сжатым губам.
Фильярг дернулся. Попытался сопротивляться ласке, но сдался.
— Напоил зачем?
— Исключительно с терапевтической точки зрения. У девочки был стресс.
— Стресс будет у тебя. Дай только закончить с делами, — рыкнул Четвертый.
Поставил Юлю на ноги, отодвинул, оглядел черное кружевное платье, в пол, с открытыми плечами, корсетом, обтягивающим силуэтом и крупными воланами, расходящимися от бедра.
— Это ты называешь приличным платьем? — возмутился.
Кайлес флегматично пожал плечами.
— Лучше, чем то, что на ней было.
Четвертый опасно прищурился, и Юля, ощутив, как сгустился воздух, прижалась сладкой кошкой. И ее обняли, отвлекаясь от вечно нарывающегося кузена. А тот поднялся, снял со спинки дивана черную меховую накидку, подошел и, не обращая внимания на потемневшее от ярости лицо брата, накинул девушке на плечи.
Развернул.
— Не позволяй себя менять, драгоценная, — прошептал. Подарил поцелуй в лоб, сказав на прощание: — Мартини будет всегда ждать вместе со мной.
Юля шла за Четвертым и улыбалась. Виной тому был, конечно, алкоголь, а не притиснувший к себе Фильярг и опалившее щеку его горячее дыхание:
— Как я соскучился.
Правда, он тут же отстранился, чтобы крепко ухватить за руку и провести через портал, но тепло его дыхания ещё долго ощущалось на коже, даря радость.
Дворец встретил затишьем, какое бывает перед бурей. Совенок встревожился. Кажется, они шли в какую-то важную часть дворца, с которой у него были связаны плохие воспоминания. Юля потянулась через связь, успокоила. Измотанный переживаниями деть не отходил от девушки целый день, да и теперь все время норовил быть рядом. И она, ощущая вину, старалась быть внимательной к ребенку.
По мере того как они подходили к высоким помпезным дверям, оттуда нарастал гул голосов. Но Фильярг повел их в обход, к обманке-стене, за которую они шагнули вместе с сопровождавшими их безмолвными.
Огромный зал был заполнен туманом и светом. Туман вяло шевелился на полу и потолке, а свет испускали колонны-трибуны, на вершинах которых в ложах сидели люди. Сотня, не меньше. Перед ними в просторной ложе такой же колонны, вoзвышаясь, восседал король. За его спиной витязями поддержки стояли сыновья. Юля насчитала четверых.
Они с Фильяргом, незамеченные, остановились позади. Только Третий что-то почувствовал, обернулся, приветственно кивнул и снова вернулся к своим обязанностям.
— Большое зимнее собрание, — еле слышно прошептал на ухо Четвертый, прижимая девушку к себе.
Юля с любопытством крутила головой. У нее была куча догадок, зачем она здесь. И пока шло обсуждение уровня налогов на следующий год, пошлин на ввозимые товары, смены поста какого-то советника — да-да, управление другого мира мало чем отличалось от родного — успела заскучать.