Мама на выданье
Шрифт:
— Сэр Ланселот — это вы! — мелодично воскликнула леди в окне.
— Я, мэм, к вашим услугам!
— Ты где-нибудь встречался с ней раньше? — спросил Людвиг.
— Послушай,— огрызнулся я,— помолчи немного. Галки кружили над башней, издавая ворчливые крики.
— Леди,— воззвал я к принцессе,— там внизу нас ожидает мой верный конь, моя лошадь Мерседес, на ней мы доставим вас в безопасное место.
— Одна лошадь? — возразил Людвиг.— В этой модели «мерседеса» двадцать лошадей.
— Сэр Ланселот,— откликнулась моя принцесса,— ваша доброта равна вашей храбрости.
—
— У нас в Германии много оленины,— сообщил Людвиг.— К ней подают яблоки, запеченные в тесте.
— Увы, Ланселот,— сказала принцесса.— Боюсь, ничего не выйдет, хотя я жажду отведать меда с водкой и щепоткой горькой ангостуры. В селении том мой жених ждет моего спасения, а у него ревнивый нрав.
— Что такое — нрав? — спросил Людвиг.
— Характер,— ответил я.— Черт! Она помолвлена.
— Нрав — от слова «нравиться»? — поинтересовался Людвиг.
— Принцесса,— грустно сказал я,— почему вы так опрометчивы. Вспомните изречение: «Поспешный брак — долгое раскаяние». Не говоря уже о том, что мне пришлось так потрудиться, извлекая мой меч из камня ради вас.
Она рассмеялась:
— Уверена, вы найдете другую принцессу. Прощайте, сэр Ланселот.
— Прощай, милейшая Гиневра...
— Ты сказал, что не знаком с ней,— заметил Людвиг, когда мы направились к выходу с территории замка.— Откуда же ты знал ее имя?
— Она — Гиневра Смит из Джоллитауна, штат Огайо,— ответил я.— И я познакомился с ней в Нью-Йорке. А теперь едем обратно в Борнмут. Трактиры уже открыты.
— Этот замок,— сказал Людвиг, когда мы проходили под аркой,— совсем не в исправном состоянии.
— Нам, англичанам, они нравятся именно такими,— сообщил я.— Чтобы в них сохранялся аромат старины, так сказать.
— А у нас на Рейне,— возразил Людвиг,— много замков, много больших красивых замков, и они все в исправном состоянии.
К счастью, как раз у входа стояла брошенная кем-то тачка с гравием.
— Вот,— показал я,— смотри, мы тоже кое-что предпринимаем. Вернись сюда через год или два, увидишь, что замок будет выглядеть не хуже «Хилтона».
В потускневшем солнечном свете луговая зелень приобрела изумрудный оттенок; распаханные поля стали пурпурно-коричневыми. Гавань Пула озаряли розовые лучи, и летящие на свои гнезда чайки отражались снежинками в почти зеркальной глади моря. Людвиг включил еще какие-то баварские мелодии, отбивая такт по баранке за неимением кожаных шортов.
— Какой интересный день был сегодня,— заметил он, когда мы выехали на улицу, ведущую к гостинице.— Когда приедут мои родители, я повезу их смотреть замок Корф и расскажу все, что узнал.
Я ощутил легкие угрызения совести.
— Надо было купить тебе путеводитель, все запомнить невозможно.
— Я запомнил,— возразил Людвиг.
— Тебе спасибо за чудесный день,— сказал я.
— Спасибо тебе,— учтиво ответил он.
Оставив машину в гараже, мы направились пешком в гостиницу.
— Ты не забудешь таблетки, которые обещал мне? — робко справился Людвиг.
— Конечно, не забуду,— сказал я.— Я их куда-то засунул, никак
— Завтра — последний день,— напомнил Людвиг.— Послезавтра я уезжаю в отпуск.
— Будут тебе таблетки, даю слово.
И я нашел их, очень кстати, как показал ход событий. Возвращаясь на другой день из кино, я с удивлением увидел целую толпу людей перед гостиницей «Ройял Хайк-лифф Пэлис». Подойдя ближе, разглядел также полицейскую машину с синей мигалкой, «скорую помощь» и две пожарных машины, над которыми к небу тянулись лестницы, словно шеи диковинных доисторических зверей. По мостовой новорожденными удавами расползлись пожарные рукава. Высоко на торце гостиничного здания помещалась причина всей этой сумятицы — неоновая вывеска, которая каким-то образом ухитрилась загореться. Хотя немедленно была объявлена тревога, к тому времени, когда огонь был потушен, от вывески остались только буквы «ял», «Хай» и «лис», напоминая то ли заголовок одной из рукописей Мертвого моря, то ли имя некоего древнего китайского философа. Протиснувшись через толпу, я увидел расстроенного Людвига, который сопровождал выходящих из гостиницы дюжих пожарных и еще более дюжих полицейских. У него было такое бледное, измученное и виноватое лицо, как будто он сам поджег злополучную вывеску.
— Привет,— бодро поздоровался я.— Вижу, ты тут здорово повеселился.
Людвиг застонал.
— Ужасно! Ужасно! — судорожно вымолвил он.— Что они там натворили в номерах, выбираясь на крышу. Я чувствую себя ужасно! Завтра начинается мой отпуск.
— Но ведь ты не поджигал вывеску,— заметил я.
— Нет! Не поджигал, но это произошло в мое дежурство,— сказал он, глядя на меня страдальческими глазами.— Она загорелась, когда я дежурил.
— Весьма неосмотрительно с ее стороны,— отозвался я.— Но гостиница не сгорела, так что у тебя все будет в порядке. Пойдем, выпей стаканчик и успокойся. Или ты предпочитаешь «скорую помощь»? Она тут стоит.
— Нет-нет, спасибо,— совершенно серьезно отверг Людвиг это мое предложение.— Мне нельзя покидать гостиницу. Я должен заняться уборкой.
Когда мы позже встретились в баре, он все еще никак не мог успокоиться.
— Ты принес таблетки? — жалобно осведомился Людвиг.— Понимаешь, со всеми этими делами мне стало еще хуже.
— Черт! — воскликнул я.— Совсем забыл. Но ты не волнуйся, будут тебе таблетки. Когда ты завтра уезжаешь?
— В два часа,— ответил Людвиг таким голосом, будто на это время была назначена его казнь.
— Я собираюсь позавтракать в ресторане «Белла Виста»,— сообщил я.— Загляни туда, выпьешь стаканчик на дорожку и получишь от меня таблетки.
— Спасибо,— сказал он.— Чувствую, без них отпуск будет мне не в радость.
На другой день — я только что управился с жареной телятиной и зеленым салатом с приложением в виде отличного кьянти — в «Белла Висту» явился Людвиг с темными кругами под глазами, с нервно дрожащими руками.
— Нашел? — тревожно осведомился он.
— Нашел,— ответил я, оценивая взглядом его состояние.— А теперь садись и расслабься. Ты выглядишь так, что при виде тебя любая женщина уронит на пол свой бюстгальтер.