Мама на выданье

Все истории в этой книге правдивы — точнее, некоторые правдивы, некоторые содержат зерно истины в декоративной оболочке. Что-то я сам пережил, о чем-то мне поведали другие, а я использовал услышанное в своих целях; недаром сказано: «Не говори ни о чем писателю, если не хочешь, чтобы тебя пропечатали».

Естественно, вы от меня не услышите, какие из этих историй правдивы целиком, какие только наполовину, однако

надеюсь, они от этого не доставят вам меньше удовольствия.

Джеки Даррелл

Среди всех областей красавицы Франции есть одна, само имя которой рождает блеск в глазах гурмана, румянит его щеки предвкушением, увлажняет слюной вкусовые сосочки,— я говорю о благозвучном имени Перигор. Здесь каштаны и грецкие орехи поражают своими размерами, здесь дикая земляника благоухает, словно будуар куртизанки. Здесь под кожицей яблок, груш и слив заточены изысканные соки, здесь мясо цыплят, утят и голубей нежно и бело, здесь масло желто, как солнечный свет, здесь сливки в маслобойке такие густые, что выдержат вес стакана с вином. Помимо всех этих даров Перигор обладает великим сокровищем, таящимся в суглинистой почве ее дубрав, — речь идет о трюфеле, этом грибе-троглодите, обитающем в толще лесной подстилки, черном, как кот колдуньи, ароматном, как благовония Аравии.

В этом восхитительном уголке нашего мира я нашел очаровательную деревушку и поселился на маленьком постоялом дворе «Три голубя». Моего хозяина звали Жан Петтион. Это был добродушный малый, чье лицо из-за прилежного потребления вина приобрело красновато-коричневый цвет, как у яблок «пепин». По случаю осени леса были особенно красивы, напоминая роскошный золотисто-бронзовый гобелен. Желая насладиться этими краcками, я попросил мсье Петтиона приготовить для меня дорожную снедь и выехал на природу. Оставив машину на опушке, вошел в лес, чтобы полюбоваться дивными картинами и повсеместно растущими странными, диковинными грибами. Облюбовав поваленный ствол старого дуба, примостился на нем, чтобы перекусить, и только управился с этим делом, как из чащи сухого рыжего папоротника вышла здоровенная свинья. Увидев меня, она удивилась не меньше, чем я при виде нее. Мы с интересом воззрились друг на друга.

Я прикинул, что она весит не меньше ста килограммов. Розоватая кожа была покрыта нежным, как у персика, белым пушком и украшена аккуратно размещенными природой черными пятнышками, какими дамы в семнадцатом веке украшали свои лики для соблазна. Маленькие золотистые глаза светились мудростью и озорством, уши свисали по бокам, напоминая убор католической монахини, а между ними гордо выступало покрытое изящными морщинами рыло, чей конец был похож на вантоз — одно из тех замечательных приспособлений, коими вы по старинке прочищаете закупоренные трубы. Элегантные копыта были тщательно отполированы, хвостик торчал вверх этаким красивым вопросительным знаком, похожий на пропеллер. А еще от этой свинки исходил совершенно неожиданный тончайший аромат, рождая представление о цветущих весенних лугах. В жизни не встречал свиньи, источающей такой запах. Напрягая память, я силился сообразить, где последний раз слышал такое волшебное романтическое благоухание. И вспомнил — в гостиничном лифте вместе со мной спускалась вниз прелестная дама, благоухающая так же восхитительно. Я еще спросил ее, не может ли она сказать, как называются эти изысканные духи, и она ответила — «Джой».

Каких только странных случаев не бывало в моей жизни, но никогда еще на мою долю не выпадала честь встречаться, да еще в дубраве в Перигоре, с большой приветливой свинкой, источающей аромат столь дорогих духов. Медленно подойдя, она положила голову на мое колено и издала протяжное хрюканье с оттенком тревоги, нечто вроде звука, коим видный врач-консультант предваряет сообщение, что вас поразил смертельный недуг. После чего глубоко вздохнула и щелкнула челюстями так, что мне представились вооруженные кастаньетами пылкие испанские танцоры. Подумала и еще раз вздохнула. Было очевидно, что леди чего-то желает. Потыкалась носом в мою сумку и радостно взвизгнула, когда я заглянул внутрь, чтобы проверить, что ее так волнует. В сумке

лежал только оставшийся от трапезы кусок сыра. Я достал его и, не дав свинке схватить все сразу, отрезал немного и сунул в пасть. Каково же было мое удивление, когда она не проглотила сыр, а принялась смаковать, как дегустатор смакует вино, наслаждаясь его ароматом. После чего медленно, осторожно стала жевать, причмокивая от удовольствия. При этом я обратил внимание на то, что толстую шею свиньи облекает, словно жемчуга на престарелой аристократке, изящный ошейник в виде золотой цепочки, с которого свисал конец оборванного поводка. Элегантный вид моей новой знакомой свидетельствовал, что этой беглой свинкой кто-то очень дорожит. Она приняла из моих рук еще немного сыра, благодарно похрюкивая и смакуя каждый кусочек, точно истинный знаток. Один кусок я оставил в виде приманки и направился, сопровождаемый свинкой, к машине. Тучная красавица явно была привычна к такого рода транспорту и удобно расположилась на заднем сиденье, величаво озираясь с полным ртом сыра. Я взял курс на деревню, полагая, что там находится дом моей пассажирки, и она в пути задремала, положив голову мне на плечо. Это позволило мне сделать вывод, что комбинированный запах «Джой» и хорошего рокфора вряд ли может служить средством расположить к себе особу противоположного пола. Остановившись возле «Трех голубей», я снял с плеча благоухающую голову, отдал свинке последний кусок сыра и вошел в дом, чтобы найти уважаемого Жана. Хозяин гостиницы в эти минуты старательно протирал бокалы, шумно дыша на них и тщательно полируя, чтобы добиться нужного блеска.

— Жан,— сказал я,— у меня проблема.

— Проблема, мсье? Что случилось?

— Я заполучил свинью.

— Мсье купил свинью? — удивился Жан.

— Нет-нет, не покупал, а именно заполучил. Я сидел в лесу, закусывал, вдруг появляется эта свинья и выражает пожелание разделить со мной трапезу. Думаю, это не обычная свинья: мало того, что она обожает рокфор, на ней ошейник из золотой цепочки и от нее пахнет духами. Очередной бокал выскользнул из рук Жана, стукнулся о пол и разбился вдребезги.

— Боже! — Он вытаращил глаза.— Это же Эсмеральда!

— На ошейнике не выгравировано никакого имени,— сказал я.— Но вряд ли тут кругом бродит много свиней, отвечающих моему описанию, так что скорее всего это она. Эсмеральда. Кто ее хозяин?

Жан вышел из-за стойки, снимая на ходу фартук и давя ногами осколки стекла.

— Ее хозяин — мсье Кло. О Боже! Он с ума сойдет, когда узнает о пропаже. Где она?

— В моей машине,— сообщил я.— Доедает рокфор.

Выйдя к машине, мы обнаружили, что Эсмеральда, узрев, что злой рок лишил ее источников рокфора, философически погрузилась в сон. Весь кузов содрогался от ее храпа, как если бы я не выключил мотор.

— 0-ля-ля! — воскликнул Жан.— Это Эсмеральда! О, мсье Кло, наверно, сходит с ума. Вы должны немедленно отвезти ее ему, мсье. Мсье Кло души не чает в этой свинье. Отвезите ее сейчас же.

— Хорошо, хорошо, с удовольствием отвезу, — раздраженно ответил я. — Если только вы скажете мне, где живет мсье Кло. Не хватало, чтобы мою жизнь обременяла какая-то свинья.

— Какая-то свинья? — Жан в ужасе уставился на меня.— Это не какая-то свинья, мсье, это Эсмеральда.

— Называйте ее как хотите,— сердито парировал я.— Сейчас она лежит в моей машине, благоухая, точно парижская потаскушка, объевшаяся сыром, и чем скорее я избавлюсь от нее, тем лучше.

Жан негодующе выпрямился:

— Потаскушка? Вы назвали ее потаскушкой? Всем известно, что Эсмеральда девственница.

Уж не свихнулся ли я? В самом ли деле я, стоя рядом с машиной, где спит благоухающая свинья по имени Эсмеральда, обсуждаю ее половую жизнь с хозяином гостиницы «Три голубя»? Я сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями.

— Послушайте. Мне чихать на сексуальную биографию Эсмеральды. Хотя бы все хряки Перигора насиловали ее.

— О! Боже мой! Неужели она изнасилована? — выдавил из себя побледневший Жан.

— Нет, нет, нет, насколько мне известно. Ее не лишили девственности, если это слово подходит к свинье. И вообще, только на редкость похотливый хряк, к тому же начисто лишенный обоняния, стал бы покушаться на честь свиньи, пахнущей точно дорогая проститутка в субботний вечер.

— Прошу вас, мсье, пожалуйста,— взмолился Жан,— не говорите таких вещей, особенно при мсье Кло. Он обращается с ней с таким благоговением, как если бы она была святая.

У меня чесался язык напомнить ему про нечистых духов, вошедших в свиней Гадаринских, однако я вовремя остановился, видя, как серьезно Жан воспринимает всю эту историю.