Мамина дочка
Шрифт:
— Пойдем искать для нас новую школу.
И мы пошли к выходу. Нинка сопровождала меня до школьного порога. Она поглаживала тихонько мое плечо и смотрела на нас так растроганно, как будто мы отправлялись прямо под венец.
На улице шел мокрый снег, упоительно пахло свободой. Не сговариваясь, мы побрели в сторону парка. Капли падали на мое лицо и, казалось, испарялись, шипя, как на сковородке. Я вздохнула полной грудью, а потом спросила Марка голосом трагической героини, вырванной из лап разбойников:
— Почему ты так долго не приходил за мной?
— Провожал Любу, — коротко ответил Марк. — Ты уже в курсе, что она навестила школу?
— Да, я знаю. Но почему, Марк? Ты так и не стал с нею встречаться?
— Почему же, встречался. Но к консенсусу мы не пришли.
— А твои родители… Они уже знают про то, что вы женаты?
— Знают. Кстати, мне пришлось отвести Любу к нам домой.
— Зачем? — заледенела я.
— А куда же еще? Ей несколько раз становилось дурно, а я торопился вернуться за тобой в школу. Сдал ее на руки матери и побежал обратно.
Мы почти бежали. Овладевшее нами лихорадочное возбуждение требовало какого-нибудь выхода. Почему-то я никак не могла осознать до конца, что только что меня с позором выгнали из школы. А когда сообразила, что об этом факте придется как-то сказать маме, мне стало по-настоящему страшно. Я резко затормозила, стала столбом посреди раскисшей дорожки и спросила:
— Марк, а куда же мне теперь идти?
— Как куда? — даже удивился тот. — Ко мне домой, конечно.
— С ума сошел? Там же Люба и твои родители.
— Ну, правильно, и чего же ты вдруг испугалась? С Любой ты уже знакома, а с родителями моими тебе давно стоит познакомиться. Когда твоя мама вернется с работы, мы ей позвоним и тоже пригласим к нам.
— Будет такой семейный совет, да? — поежилась я. — Что с нами теперь делать?
— Вот именно. Дело ведь нешуточное, десятый класс тебе нужно кончать, а старая ведьма наверняка обзвонит все школы и навешает на тебя сорок бочек арестантов. Думаю, мне в нашем городишке тоже работы не найти, хотя это уже не так важно.
— А ты не можешь взять меня в жены без аттестата? — спросила я с робкой надеждой.
— Не возьму, — отрезал Марк. — Тебе еще в университет поступать, не забыла? А главное, мы должны определиться, понимаешь. Чтобы больше не было всяких дурацких тайн и недомолвок.
— А Люба?
— Любе придется смириться с очевидным, — жестко отрезал Марк.
Я тяжело вздохнула. Ох, сдается мне, Люба видела всю эту ситуацию совсем иначе, чем мы.
Так, за разговорами, мы пересекли парк, вышли в город и оказались рядом с кирпичной точечной девятиэтажкой. Мне Марк и раньше показывал дом своих родителей, но даже в подъезд я ни разу не заходила. Мама Марка не работала и редко выходила из дому, в гости меня Марк по понятной причине не приглашал. И вот теперь этой причины больше не существовало. Марк не был учителем, да и я, получается, на данный момент школьницей тоже не являлась. Только заходить в этот дом мне все равно было очень страшно.
И Марк это понял. В подъезде он обнял меня, прижал к себе так крепко, что я почувствовала плечом неровное биение его сердца.
— Чего ты боишься, роднуля, — спросил он так нежно, словно я была его ребенком. — Помнишь, мы же с тобой решили: ничто не сможет нас разлучить, пока мы оба этого не хотим. А мы ведь не хотим, верно?
Я замотала головой.
— Ну, представим, что мои родители и твоя мама нас дружно проклянут и выгонят из дома. Разве это нас с тобой разлучит? Ну, уедем в Питер, снимем комнату, решим вопрос с твоей учебой. А теперь давай вспомним, что наши родители, по счастью, разумные люди и разбрасываться единственными детьми не станут.
— А если Люба не даст развод? — коварно подняла я вопрос, которого Марк явно избегал.
— Ну, не даст, — буркнул он. — К твоему сведению, Симочка, если бы для развода требовалось согласие обеих сторон, мы бы жили, как католики, без разводов. Так что из-за этого ты можешь не беспокоиться.
Понемногу я перестала трястись, расслабилась и даже сама потянула Марка к лифту. Что ж, если сегодняшний день заготовил для меня еще парочку потрясений, лучше пройти через них поскорее. В лифте я нетерпеливо приплясывала на месте, мне казалось, что он ползет слишком медленно.
Марк позвонил. Немедленно задребезжал замок, дверь стремительно распахнулась. Я подготовилась увидеть на пороге маму Марка, на худой конец Любу. Но там стоял высокий худой мужчина с очень густыми и уже наполовину поседевшими волосами. Я сразу вспомнила главврача. Он не сильно изменился с тех пор, когда заходил каждое утро осматривать мой послеоперционный шовчик. Почему-то мне казалось, что и он припомнит свою бывшую пациентку. Но главврач глянул на меня как-то вскользь, слегка прищурился, словно не понимая, чего это я маячу на их пороге рядом с его сыном. Потом коротко кивнул:
— Здравствуй, девочка, — и тут же переключился на сына. Вернее, просто сказал ему отрывистой скороговоркой: — Марк, зайди ко мне в кабинет. Надо поговорить. Это срочно. А гостью пока усади в гостиной. — Тут же развернулся и почти понесся прочь от нас по коридору.
Марк стянул с меня пальто и проговорил как-то растерянно:
— Ты проходи, располагайся. Я только к отцу схожу, узнаю, что еще случилось.
Мелкими шажками, вытягивая шею, словно кошка, попавшая в новое жилище, я прошла вдоль коридора в противоположную от кабинета сторону и оказалась в гостиной. Жадно огляделась. Собственно, ничего примечательного тут не было. Мебель, почти такая же, как у нас, два книжных шкафа, забитых книгами, большую часть которых я издалека узнала по обложке. В общем, как говорит в таких случаях моя мама: «Если чувствуешь себя как дома, значит, ты в квартире людей нашего круга». Заинтересовали меня только фотографии. Они в квартире Марка висели на стенках в красивых рамочках. А вот мама вешать фотки на стенку не позволяла. Может, потому, что у нас не было таких вот рамочек.
На некоторых фотографиях был запечатлен сам доктор. Он позировал на фоне Эйфелевой башни и прочих заграничных диковинок. Но мне больше понравились те фотографии, на которых был Марк, подросток и даже совсем малыш, кудрявый и смеющийся. Один или с родителями. Я просто пожирала фотографии глазами. Особенно меня заинтересовала мама Марка, ведь я видела ее впервые. Она показалась мне ужасно красивой. Обычно я всех женщин сравнивала с мамой, и всегда не в их пользу. Но здесь было иное. Женщина на фотографии не была лучше или хуже мамы, она просто была другая. Очень хрупкая, с лицом спокойным и немного грустным. В маме всегда кипела жизнь, — эта женщина казалась от всего отрешенной, как русалка, обстоятельствами принужденная жить на земле.