Мамонтёнок Фуф
Шрифт:
— Давненько не пробовал я телятинки,— сказал себе Харри.— Эта старая корова не в счёт. В случае чего я уложу её одной лапой. А хорош, должно быть, сейчас телёночек,— размышлял он, облизываясь.— Родился-то, шельмец, в середине Белого Времени, совсем ещё молоденький, мясо нежное...
Он спустился с горы и стал осторожно подкрадываться на полусогнутых по зарослям высокой бизоньей травы. Утром он съел дикую собаку и успел уже проголодаться. Да и то сказать, какая же это пища — собачатина. Ни вкуса в ней настоящего, ни аромата. Псина псиной. А вот телятина... При мысли о ней у Харра урчало в животе, и, наверно, поэтому он и проглядел, как откуда-то бесшумно появилось десятка два здоровенных бизонов. Что ни говори, а Харри здорово растерялся, обнаружив себя в кольце свирепых морд с длиннющими рогами. Быки сопели так, что поднималась пыль чёрными клубами, и сквозь неё. как угли, светились- налитые кровью глаза. «Вот тебе и телятина! Сейчас они из меня медвежатину сделают»,— мелькнула в пещерно-медвежьей голове тоскливая мысль. Даже хладнокровный убийца и разбойник пещерный лев, приятель Харра, и тот, пожалуй, решил бы на его месте, что всё кончено и надо подороже продавать свою жизнь. Но Харри был хитрейший зверь, нахал и далеко не трус. Он присел на задние лапы, передние грустно сложил на животе, вздохнул и сказал:
— А я ведь к вам прощаться пришёл. Ухожу я из этих мест. Навсегда...
— Навсегда и уйдёшь, настало время,— угрюмо пообещал огромный, сивый от старости вожак. Между его шершавыми, бугристыми рогами могла бы во всю длину поместиться дикая собака средней величины.
— Теперь вам зимой от волков совсем житья не станет. Жаль мне вас,— сказал Харри и пригорюнился.
Бизоны подступили совсем уже близко. Они рыли землю тяжёлыми раздвоенными копытами и дышали так, что на Харра веяло горячим.
— А при чём тут волки? — подозрительно промычал сивый вожак.
— Как при чём?!—возмутился Харри.— Да если б не я, их было бы в десять раз больше! Всю жизнь я с ними борюсь!
Ни одному его слову быки не поверили, но так как считать дальше трёх они не умели, то хитроумные подсчёты медведя о количестве волчьего поголовья заставили их призадуматься.
— Во сколько раз, говоришь? В десять? А это сколько? — Вожак с натугой размышлял, двигая кожей широкого лба.
— Десять — это очень, очень много,— авторитетно заверил Харри.
— Но всё же кто телят ворует?
— Волки, кто же ещё!
— А может, и ты тоже? — усомнился вожак.
— Я?! — смертельно обиженно вскричал медведь, хлопнул себя лапами по бокам и разразился негодующей речью.
Он призывал в свидетели всех жителей Земли, Воды и Неба, что за всю жизнь он не только не ел телятины, но даже не видел как следует телёнка.
— Кореньями! — кричал Харри.— Одними только кореньями и питаюсь. А если съел когда одного-двух паршивых зайчишек, то только сослепу, спутав с заячьей капустой. Стар я уже, плохо вижу!
Кончилось всё тем, что подозрительные быки, до конца так и не поверившие медведю, заставили его дать клятву, что он никогда не тронет ни одного телёнка. В свидетели взяли всевидящего Орла-могильника. Этот всегда знал, кто, где и на кого охотится, потому что был непременным участником всех кровавых пиров. Орёл никогда и никому не выдал бы мест' и секретов чьей-то охоты. Но, став свидетелем, он обязан был сообщить бизонам, если бы Харри задрал телёнка. Так повелевал великий и древний Закон Земли, Воды и Неба. А если Харри нарушит свою клятву, то по тому же Закону род бизонов должен был отомстить Харру любой ценой. И всегда-то не слишком добродушный Харри ходил теперь злой на весь белый свет.
Вот в такое-то время неугомонного Фуфа угораздило подшутить над пещерным медведем. Случилось это в полдень, когда Фуф, спасаясь от жары, забрался в речку. Из воды торчала одна его лопоухая голова, да и то не вся. Вдруг Фуф увидел большого мохнатого зверя, который не спеша ковылял вдоль берега. Зверь этот сразу же понравился Фуфу: он был толстый, весь такой мягкий на вид и при каждом шаге презабавно переваливался с боку на бок. Фуф затаился и, когда симпатичный зверь поравнялся с ним, окатил его струёй воды из хобота.
Харри — а это был именно он — испуганно рявкнул, бросился было бежать, но, разглядев, что это всего-навсего мамонтёнок, рассвирепел.
— Не хватало только, чтобы всякие подсвинки надо мной шутки строили! Р-р-разорву! — заорал он и бросился к реке.
Фуф завизжал, увидев его жутко оскаленную морду, и кинулся на другой берег, где в кустах паслась его мама. Она, конечно же, тотчас поспешила на крик сына, по пути подхватив хоботом толстенную дубину.
Увидев мамонтиху, Харри с середины реки резво взял назад. Улепётывал он во все свои медвежьи лопатки, но рассерженная мамонтиха оказалась на удивление проворной. И не миновать бы медведю пребольшущих неприятностей — куда там тугодумам быкам с их клятвой! — если бы Харри не умудрился каким-то чудом втиснуться в узкую щель меж береговых скал. В обычное время он туда едва-едва просунул бы разве что одну только голову. Но всё равно мамонтиха успела-таки здорово огреть его по спине своей тяжёлой дубиной.
Только под вечер, да и то с большой опаской, выбрался Харри из так кстати подвернувшегося укрытия и, прихрамывая, поплёлся прочь. Сейчас он, как это часто получается у всех недалёких и злых существ, был Совершенно уверен, что во всех его бедах виновен паршивый мамонтёнок. И вредные быки, и боль в спине, и многое другое — всё это сошлось на негодном сосунке.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ещё раз о духах. Появляются Длиннорукие
К скалам подплыли в середине дня. Сплошной серой стеной они тянулись вдоль берега. Деревья на их вершинах казались совсем маленькими. Присмотревшись, девочка разглядела высоко на скалах множество рисунков. Яркой краской были нарисованы антилопы, медведи, стада диких лошадей, бегущих оленей и бизонов. Увидела Ола также мамонтов, лежащих вверх ногами, и танцующие вокруг них фигурки людей.
Дед сделался важным и неразговорчивым. Он достал откуда-то большой амулет из зелёного камня с изображением солнца, надел его на шею, взял в руки бурдючок с краской и полез вверх.
Ола осталась на берегу и оттуда смотрела, как появляются на скалах новые рисунки. Краска была густая и жирно блестела на солнце. Ола как-то видела, как дед готовил её. Он брал красную глину, смешивал её с бычьей кровью, кипящим жиром, добавлял смолу, а потом Долго выдерживал всё это у огня.
Насмотревшись, как дед Уча карабкается по скалам и терпеливо рисует всё тех же охотников и зверей, Ола ещё раз искупалась и улеглась на тёплом галечнике. Свои длинные волосы она разбросала так, чтобы они быстрее высохли. После этого она стала думать, куда мог деваться Аф. «Наверно, ушёл с охотниками»,— решила она, хотя знала, что на охоту Афа никогда не брали — боялись, что спугнёт дичь.