Мамская правда. Позорные случаи и убийственно честные советы. Материнство: каждый день в бою
Шрифт:
После, уже подростком, я укрепилась в этом чувстве, когда у нас появились новые соседи – муж с женой, обоим едва за тридцать, и четверо детей. Про женщину я сейчас почти ничего вспомнить не могу. Но мужа её помню очень хорошо. Он был настоящий мужчина мечты – высокий, спортивный, с отличной фигурой, по утрам бегал трусцой. Я даже, бывало, торчала у окна, ожидая, когда он протрусит мимо. И ещё, кажется, год или два я тешила себя преступными мечтами о том, что его жена вдруг заболеет какой-нибудь ужасной болезнью – чтобы, упаси боже, без мучений, но со стопроцентным летальным исходом. Поверьте, уж я бы утешила вдовца в его горе!
А если серьёзно,
Не хочу, чтобы вы подумали, будто я была одержима идеей родить детей. Это не так. На свиданиях я не предъявляла своим кавалерам анкету с вопросами типа «Сколько детей ты хочешь завести? Укажи цифру». Но в то же время образ «семейства мечты» ни на минуту не мерк в моем мозгу.
Когда в 27 лет я вышла замуж (видите, я не торопилась!), мне хотелось приступить к деторождению немедленно. До такой степени хотелось, что я думала: «Нельзя ли поскорее закончить с этими свадебными формальностями и начать наш медовый месяц?» Что время-то зря тратить? Проблема была только в одном: мой муж ни о чём таком пока не помышлял. Марк хотел, чтобы мы хоть немного пожили для себя – только мы, вдвоём. Ну, хотя бы пару-тройку лет, прежде чем думать о потомстве. Будучи хорошим и понимающим партнёром, я сказала: «Да, конечно, я подожду». И с тех самых пор не прекращала капать ему на мозги, как нам нужен ребёнок – так, что он наконец сдался и уступил. Практически поднял руки вверх, потому что больше ничего сделать не мог. По ушам-то ездить я умею!
Среди моих друзей я первая вышла замуж и забеременела тоже первая. Быть первой офигенно круто: на тебя все смотрят снизу вверх, и вечеринку будущих мам ты устраиваешь самую пышную, и все тебя обо всём спрашивают, потому что ты типа эксперт. Ты первая, куда там остальным…
Мне это нравилось. Нравилось внимание, нравилось быть первопроходцем. По поводу родов я не испытывала ни малейшего беспокойства – звучит странно, но так оно и было. Наверное, это потому, что мама мне рассказывала, будто даже и не заметила, как родила. Тогда мне не приходило в голову, что у меня всё может быть иначе.
Когда отошли воды, я вошла в комнату для родов и подумала: «Ничего себе!» Она была похожа на номер класса люкс. Огромная, в углу джакузи. На стенах колонки, чтобы будущая мама могла поставить любую музыку – под настроение. Я чувствовала себя так, будто я в Лас-Вегасе и мне бесплатно достался пентхаус в крутейшем отеле. Все забегали вокруг меня, прямо как в премиум-спа.
С самого начала я заявила медсёстрам, что быть героиней мне – никакого интереса. Все эти истории про боль и её преодоление – не про меня. Как бы я ни верила маме, по телевизору видела достаточно медицинских сериалов, чтобы понимать: мне необходима эпидуральная анестезия. Я и от двух не отказалась бы. Дайте всю эпидуралку, какая есть! Я повторяла это слово так часто, что моя акушерка, наверное, думала: «Она решила, что меня зовут Эпидуралка».
Я восхищаюсь женщинами, которые выбрали естественные роды. Если вы из таких, я преклоняюсь перед вами. Отдаю должное вашей смелости. Но ещё больше я отдаю должное учёным, которые придумали, как игла, воткнутая мне в позвоночник, может заставить меня не чувствовать боли. Эти люди – настоящие герои. А я – определённо фанатка эпидуральной анестезии.
Каждой матери есть что рассказать про свои роды. Только,
Примерно через час мы позвали в комнату друзей и родных. И их было не трое, не пятеро – целая толпа. Мы пригласили их войти, и комната для родов превратилась в праздничный зал. Ура, первый пошёл! Все обнимаются, хлопают пробки от шампанского. Мы даже фуршет заказали! А я говорю подруге: «Вообще легкотня! Хоть сейчас за вторым».
Через двенадцать часов праздник закончился. Из шикарной комнаты для родов меня перевезли в обычную послеродовую палату с обшарпанными стенами. Там странно пахло, и я оказалась там не одна. На второй койке лежала незнакомая женщина. Она стонала, как будто ей было больно. Вот и попраздновали, хватит…
Была уже полночь, но заснуть я не могла и психовала – отчасти из-за стонов на соседней койке, отчасти – из-за того, что дочь моя не желала есть. Как будто этот процесс её вообще не интересовал.
Медсестра, которая была ко мне приставлена, видимо, во время учёбы прогуляла тот день, когда учили общаться с пациентами. Она вошла в палату с моей дочкой на руках и, не проронив ни слова, шмякнула Тейлор мне на грудь. Затем сцапала меня за грудь и сделала попытку запихнуть сосок ребёнку в рот. Не хочу быть ханжой, но я почувствовала себя очень неловко. Ещё ни одна женщина не хватала меня за грудь! То есть я понимаю, конечно, что для медсестры послеродового отделения чужие сиськи – часть ежедневной работы, не более. Но я почему-то восприняла это как насилие. Я немедленно захотела убраться оттуда подальше и потребовала, чтобы меня выписали. Сестра-сиськохватательница ответила коротко и грубо: «Домой вам рано, потому что ваш ребёнок теряет в весе».
Вот тут-то я начала выделываться! Я первой из моих подруг начала выделываться. Врать не буду: я включила кинозвезду и потребовала отдельную палату. Как могу я кормить мою крошку, когда какая-то женщина за ширмой издаёт столь странные звуки? Да, Нэт, поведение так себе…
Медсёстры кивали и говорили что-то утешительное. Конечно, они такое видели уже миллиард раз – но я была ошеломлена всем тем, что они заставляли меня делать. Мне приходилось каждые два часа просыпаться, чтобы сцедить молоко. Также они сказали, что назначат моей девочке докорм смесью из бутылочки, что свело меня с ума сразу, потому что всю мою жизнь мне твердили: грудное молоко – хорошо, смесь – плохо. Я психовала, выматывалась, тревожилась, злилась, но сильнее всего ощущала собственную ненормальность – как будто бросила своего ребёнка на произвол судьбы в первый же день его жизни. Той ночью я сцеживалась под стоны незнакомой соседки в углу палаты, и бормотала себе под нос: «Нэт, это просто ад».
Я думала, станет лучше, когда мы вернёмся домой. Не стало. Дочка плакала всю ночь напролёт. Я тоже плакала всю ночь напролёт. Я почти не спала. Я чувствовала, что совсем одна. Муж был рядом, но я всё равно чувствовала, что одна. Друзья звонили, писали, заходили в гости, и всё-таки мне было жутко одиноко, даже когда вокруг были люди.
Друзья не знали, что со мной. И не знали, о чём меня спросить. Они не понимали, почему я срываюсь и реву при всех. Наверное, они думали, что я спятила. Вдруг оказалось, что быть первой совсем не так весело.