Манагер

Щепетнов Евгений Владимирович

— Я кочерыжка? Я сука манкура? И-и-и… ы-ы-ы… — Рила присела на край ванны и завыла, у нее ручьем потекли слезы, и все — из меня вышел пар, как из проколотого воздушного шара, и я с размаху брякнулся оземь — сбила из своего слезомета, как из счетверенного зенитного пулемета. Наповал.

Присев рядом с ней, я обнял ее за красивые гладкие плечи и стал утешать:

— Да ладно, не тухлая ты, от тебя вообще всегда хорошо пахнет… а что сука — ну не кобель же… не плачь, не надо, я не переношу женских слез! — Тут же спохватился: «Вот болван! Теперь я дал ей в руки страшнейшее оружие!»

Рила повернулась ко мне, уткнулась в грудь, обхватила руками и заплакала, потом подняла ко мне мокрое лицо и проговорила сквозь слезы:

— Мне тебя так жалко… ы-ы-ы…

Затем

она стала целовать мой обрубок — что я сразу пресек, — перешла на плечи, лицо, губы… в общем, в конце концов она меня оседлала, и кончилось все как обычно. Только жестче, чем обычно, — эта хренова ванна была сделана из каменных плит, а не из пуховых перин, и моей спине шибко от них досталось.

После омовения мы прошли в ее комнату, где продолжили «общение». Руку, когда мы шли, я прикрыл полотенцем — слишком много любопытных глаз подглядывало за нашим шествием.

Уже потом, лежа в постели, я выложил Риле примерное описание событий, произошедших ночью. Она была потрясена моим рассказом, а еще больше тем, что я могу отрастить себе новую руку. Пришлось признаться. Разве можно что-то скрыть от женщины, с которой делишь постель? Если только заначку, и то засовывая ее в ствол охотничьего ружья, и только потому, что она боится туда сунуть палец — вдруг выстрелит. Так говорил мой дедушка.

— И что, все акомы могут вот так выращивать себе части тела? — с удивлением спросила она, рассматривая мою покалеченную руку. — А если вам… хм… еще что-нибудь отрежут, тоже восстановите?

— Во-первых, не все, а только некоторые, с особыми способностями, такие, как я, один на сто тысяч, а во-вторых — да, можем, только отрезать я себе ничего не дам, даже чтобы удовлетворить твое нездоровое любопытство. Особенно то, о чем ты подумала! Если оно тебе не нравится — пойду к Мираке!

— Я тебе дам Мираку! И ее прибью, и тебя, тогда ничего тебе вообще не понадобится! — Она успокоилась и обняла меня. — Иди ко мне, ты такой гладкий, теплый, могучий…

Рила уснула, а ко мне сон не шел, хотя прошлую ночь я почти не спал. Прежде чем отдыхать, я должен был наметить план действий на ближайшее время — счет шел на часы, и, возможно, Амунгу уже доложили о гибели Заркуна, а чтобы связать два события — посещение администрации невольничьего рынка неким акома и гибель Заркуна от руки какого-то акома, не надо было быть великого ума. Стоило ждать, что Амунг насторожится и приготовится к встрече непрошеного гостя…

А мне все равно придется его посетить и задать кучу неприятных для него и очень болезненных вопросов.

Глава 10

Все-таки я уснул. Когда проснулся — долго не мог понять, где я нахожусь, потом ощутил запах пряностей и огурца и вспомнил — Рила. Я в постели у Рилы.

Сев на кровати, я медленно оделся и встал, затем выглянул в окно. Проспал я, видимо, недолго — день был в разгаре, высоко в небе стояло светило, бьющее лучами-копьями по домам, по пыльным площадям и кривым улицам, в людей, бегущих по своим делам, как та собачка, которая всегда знает, куда идет.

Сзади раздались шаги, и в комнату вошла Рила:

— Ты уже встал? Я тоже немного поспала, переволновалась за тебя, да и устала немного. — Она подмигнула, намекая на наши с ней физические упражнения. — Через три дня мы с папой уходим в рейс. Ты поедешь с нами?

— Не знаю, — честно ответил я, — как сложится. Ты же знаешь, зачем я здесь. Мне надо навестить Амунга. Ты можешь дать мне о нем информацию?

— Об этом жирном мунга?

— А есть еще какой-то жирный мунга, управляющий невольничьим рынком?

Рила подумала минуты три и начала:

— Он появился в городе лет десять назад, и старого распорядителя рынка вдруг взяла черная болезнь — покрылся нарывами и умер. На его место и назначили Амунга, который, по слухам, является ставленником кого-то из столицы, вроде как даже самого слуги Ока Машрума Сантанадапия, первого советника Каралтана, одного из самых богатых людей империи. Поставляет

ему на деревообрабатывающие фермы рабов. Очень жадный до денег и сластолюбивый — содержит гарем молоденьких девочек, они у него долго не заживаются. Любит мучить женщин. Богат. За десять лет сколотил приличное состояние на перепродаже рабов. Когда купцы привозят рабов, то он имеет право на первый выбор — то есть он может первым выбирать рабов, прежде чем их выставят на общие торги. Как ты понимаешь, это дает возможность купить рабов подешевле и тут же перепродать подороже, на рынке. Никто пикнуть не смеет — в его подчинении несколько десятков отъявленных головорезов, плюс на него работает городская стража, а ты, вероятно, знаешь, что это такое и как они работают. Иначе говоря, взять его приступом смогут только армейские регулярные части. Да, можно бросить ему вызов на поединок, только каждый знает, что даже после того, как он победит, в живых его все равно не оставят. И если не победит — тоже. Что еще тебе рассказать об Амунге? Любовницей его, слава богам, я не была и не собираюсь быть. Рабов у него не покупала, те рабы, что у нас служат, куплены еще отцом, до смерти наших матерей, и фактически находятся на положении членов семьи — мы неодобрительно относимся к тому обращению с рабами, которое допускают типы вроде Амунга. Если ты пойдешь к нему, он тебя, скорее всего, просто убьет.

— Слушай, скажи такую вещь: как ты думаешь, если к нему попала очень дорогая рабыня, редкость, акома, стоящая очень много денег, он ее продаст или оставит себе для своих извращенных развлечений?

— Продаст, — ни секунды не сомневаясь, ответила Рила. — Деньги он любит больше, чем баб, и портить такой товар не будет. Ходят слухи, что он давно не состоятелен как мужчина и вымещает свою злобу на молодых рабынях, которых скупает по дешевке. Заметь — по дешевке. И еще: о его жадности ходят легенды. По рассказам прислуги, он может один суп есть неделю, пока тот совсем не прокиснет, — ему жалко выбросить, деньги же потрачены! Покупает испорченное мясо и варит из него суп для слуг и рабов, носит одну и ту же тунику по полгода, пока она не начинает расползаться по швам — и это несмотря на то, что ему принадлежит один из самых больших дворцов в городе, что в банке у него миллионы монет! Его все ненавидят и надеются, что он все-таки когда-нибудь да сдохнет — жир задавит. Но он не дохнет, и все тут! Было несколько попыток его убить, но у него самая лучшая охрана, которую можно купить за деньги, на нее он монет не жалеет. Охрана и близко не подпустила к нему убийц, лучники расстреливают все подозрительное еще издалека, а сам он мишенью для лучников никогда не становится. Если выходит на открытое место, а это бывает редко, его прикрывают высокими щитами.

— Да-а-а… — протянул я удрученно. — И что, нет никакой возможности к нему подобраться? Значит, только через деньги, да? Ну что же, надо подумать. Пообедать есть чего-нибудь?

— Есть, конечно. Прекрасное жаркое на вертеле. Сегодня принесли трех лесных птиц, кухарка зажарила их со специями, хочешь?

— Конечно, хочу, — ответил я и поскреб свою культю. Она ужасно чесалась, похоже, шел процесс восстановления конечности. — Папаша Рагун как там? В порядке?

Рила помрачнела:

— Нет. Не совсем. Сидит в библиотеке, бормочет, с кем-то якобы разговаривает, песни поет… в общем, как обычно. Он регулярно, раз в месяц, это проделывает — уходит в запой, и тогда с ним общаться бесполезно.

— А как же ты с ним поедешь?

— А что, первый раз, что ли? Погрузим его в повозку, а по дороге отлежится и будет опять как новенький.

— Да как ты его из библиотеки-то достанешь?

— Поймаем, — усмехнулась Рила, — повяжем… В сортир же ему все равно надо выходить или попить.

Мы спустились вниз. Предварительно Рила перевязала мне руку, причем сделала так, что казалось, будто у меня есть кисть руки, просто она поранена.

Рука висела на перевязи — в экстремальной ситуации, по идее, я мог врезать ей как дубинкой — конечно, с меньшей эффективностью, чем здоровой рукой, но все-таки…