Манас. Возрождение. Книга вторая
Шрифт:
– Выходи, бурут, на поединок! – крикнул он от середины ровной поляны.
Словно вылитое из свинца, его тело сливалось воедино с телом скакуна под седлом. Каждое из его движений передавалось Уларбозу, который будто повторял их в своих горячих играх, и наоборот. Покрасневшие от напряжения глаза Дан-Данга сверкали огнем, метая искры в сторону врага. Рванул к нему навстречу по знаку Кутубия найманский баатыр Кунес. Он был немного ниже ростом, чем Дан-Данг, но широк в плечах, что вынуждало многих признать мощь и силу богатыря.
Одновременный удар двух копий о щиты противников вынудил остановиться обоих скакунов. Сжав бедрами бока своих коней, оба богатыря удержались в
– Кто еще хочет на тот свет?! – орал Дан-Данг в пылу страсти, что позволяло ему чувствовать себя хозяином положения.
Айдаркан-торе не смог сдержать себя от желания отомстить за родного по крови Кунеса. Отбив своим копьем копье Дан-Данга, он ударил врага прямо в горло мечом, который выскочил на шее, пробив все шейные кости…
Видимо, очень сильно понравился Айдаркану горячий конь – он повел Уларбоза в передний ряд аскеров и кинул поводья в сторону Кокче.
– На, сынок, конь под стать твоему копью! – крикнул Айдаркан.
Калмыки вывели на поединок следующего богатыря, Кудена. На этот раз Манас сам рванул ему навстречу. Благодаря рывку Аккулы он уподобился стреле. Куден вылетел из седла вместе с наконечником копья Манаса и рухнул на землю. Следующим вышел на поединок с Манасом самый лучший копейщик из жунгарских жайсанов Иранг-Шоо – и был сражен копьем соперника прямо в сердце. Еще один из жунгарских лучников, знаменитый Шанмусар, на бегу своего скакуна в сторону Манаса приготовился выпустить стрелу из лука. Но он не успел натянуть тетиву. Выпущенная из рядов аскеров Манаса стрела пробила ему голову попав прямо в левый глаз. Манас с удивлением посмотрел на передний ряд своих аскеров и спросил громким голосом:
– Кто стрелял?
– Я! – раздался звонкий девичий голос.
На Манаса с улыбкой смотрела девушка в боевых доспехах, ее косы спускались на плечи. Смуглое красивое лицо девушки с черными, как смородина, глазами заставило войти в сознание Манаса новые, неведомо приятные чувства. На миг растерялся Манас, не зная, что сказать, но быстро очнулся, вернувшись мыслями на поле боя.
Войско Нескары ринулось в том направлении, которое предполагал Кутубий, – в низину между двумя холмами, прорываясь с боями через ряды войск Манаса. Аскеры Манаса и жайсаны Нескары рубили и кололи друг друга. Манас с остервенением принялся уничтожать врага справа и слева, расчищая себе путь к Нескаре. С обеих сторон от Манаса рубили врага Кутубий и Мажик, работая своими кривыми саблями.
Мажик крикнул Манасу:
– Манас! К тебе идет Нескара!
Манас заметил, что к нему рванул громадный здоровяк жайсан на игреневом коне и направил свое копье прямо в сердце. Срубил он ударом меча древко копья Нескары, который пролетел мимо него на Чабдаре. Манас повернул Аккулу в сторону Нескары и ударил пятками по бокам скакуна. Нескара тоже стал поворачивать своего Чабдара назад. Аскеры и жайсаны будто договорились – остановили бойню и стали наблюдать за невольно возникшим поединком между главами войск. Аккула, как стрела, пустился в сторону Нескары. Манас, крутя своим мечом, подбирал на теле Нескары место, куда бы ударить, чтобы нанести смертельное ранение противнику. Нескара с оборота увидел разъяренного Манаса, и вечернее видение вновь охватило его сознание. Кровь остыла в его жилах. Он не мог подобрать себе подходящее оружие для защиты и повернул Чабдара в обратную сторону. Беспрестанно ударяя пятками по бокам Чабдара, Нескара старался спастись от неминуемой смерти бегством с поля боя. Чабдар оказался резвее и быстрее, чем Аккула. Подгоняемый хозяином, он мчался изо всех сил под громкий хохот аскеров, отрываясь от Аккулы, медленно увеличивая расстояние между Манасом и Нескарой…
Увидев, что предводитель подался в бега, жайсаны войска Нескары побросали оружие и встали на колени, прося пощады. Люди Жайсонга, которые с утра примкнули к войскам Манаса, начали вытаскивать из числа жайсанов тех, кто отличился при разбое их аула, и избивать до потери сознания. Кое-кому от злости отрубали головы.
Жайсонг подошел с ремнем на шее к Манасу.
– Таксыр! Мой хан! – прослезился Жайсонг. – Наш народ благодарен тебе за защиту! Мы навеки твой народ! В моем табуне десять тысяч лошадей. Весь табун прими в дар от нашего народа.
– Нет, Жайсонг! – сказал Манас. – Даже лошака не возьму! Мы обязаны защищать друг друга! Нас обязывает к этому наша клятва перед Тенгри!
Разговор между Манасом и Жайсонгом был передан каждому аскеру войска. Каждый глава племени и каждый аскер еще раз осознали важность клятвы, принесенной в день вознесения Манаса в ханы. И каждый гордился принадлежностью к ханству Манаса и почувствовал защиту Манаса и Тенгри от всяких злых сил.
Пленных отпустили с миром, взяв с них слово больше никогда не поднимать меч против Манаса. Оружие, боевые доспехи и кони жайсанов стали добычей аскеров Манаса. Кокче уже катался на Уларбозе, гордясь перед окружающими подвигом своего отца Айдаркана. Обиженных и недовольных среди глав племен не было. Все прекрасно понимали: то, что постигло Жайсонга, может обрушиться на голову каждого из них.
Возвращаясь в свои кочевья, Манас вспомнил о смуглой красавице, и то неведомое приятное чувство вернулось опять. Он почувствовал, что сердце невольно стало биться учащенно…
Встреча Манаса с Кошой-ханом
На пути Манас дал разрешение объединенному войску расходиться по кочевьям. Главы разных племен простились с Манасом. Пока Нескара добежит до своего Эсенкана и упадет перед ним на колени, пройдет три-четыре месяца. Пока Эсенкан соберет другое войско и пока оно прибудет в алтайские земли, пройдет еще пять месяцев. Так что народы Алтая почти год могут спать спокойно.
Издали заметил Манас стоящего рядом с ханской юртой стройного, с лучезарным лицом джигита в белом колпаке с высоким куполом. Накинутый на плечи белый кементай, расшитый красно-синими узорами, придавал джигиту стройность и подчеркнутую важность. Манас почувствовал в себе некую радость от появления Бакая. Ему захотелось поскакать к нему, как маленькому ребенку, и броситься в объятия Бакая. Но он понимал, что хану не следует выставлять перед всеми напоказ свои чувства. И он поймал себя на мысли, что тоска по Бакаю-ава появилась после того, как он увидел смуглую красавицу. Все же по мере приближения к Бакаю, будто чувствуя своего хозяина, Аккула сам, без пришпоривания ускорил ходьбу.