Манчестер Блю
Шрифт:
Два года спустя Маршалл вернулся в Штаты сержантом, теперь это был уже не мальчик, а взрослый мужчина. К тому времени страна старалась не замечать своих героев и относилась к ветеранам вьетнамской войны, как к кошмарному сну, который как можно скорее надо забыть.
В Вашингтоне он уволился из армии и подал заявление в столичную полицию. Ему предложили на выбор: патрулировать улицы или служить в охране Белого дома. После двух лет Вьетнама сражаться на улицах Вашингтона совершенно не тянуло. Он предпочел наблюдать за белками на знаменитой лужайке и проверять пропуска у посетителей правительственной резиденции.
Вскоре, однако, Маршалл почувствовал скуку. Жаль было проводить жизнь впустую, и через четыре года он
Только однажды Маршалл испытал страх и почувствовал свою уязвимость. Его послали на короткий срок в учебный центр ФБР в Куантико, Виргиния. Куантико использовался УБН в качестве полигона и базы боевой подготовки.
Это был первый и единственный раз, когда он влюбился. Убежденному сорокалетнему холостяку трудно было общаться с нормальными женщинами, и он предпочитал проституток, к которым привык еще в юности. Чем грубее они были, тем свободнее он с ними себя чувствовал. Они ничего не требовали и ничего не давали. Секс в обмен на деньги. Но почему-то чем больше времени он с ними проводил, тем скорее они ему надоедали. Возможно, потому, что общение с ними лишь еще сильнее высвечивало его одиночество и его слабости. Смерть, борьба с наркотиками, война и, наконец, женщины, приносящие ему удовлетворение в своих рабочих постелях, где до него побывали сотни мужчин, – эти четыре вещи составляли всю сущность его жизни, ничего другого он не знал.
Она была офицером полиции, проходила курс обучения по владению оружием. На четырнадцать лет моложе его. В отличие от других женщин, она привлекала Маршалла своей изысканностью и какой-то беззащитностью. Она терпеть не могла оружия, а он пытался привить ей мысль о том, что в один прекрасный день оружие может спасти ей жизнь. Она стала доверять ему, и это было приятно. Он вдруг почувствовал себя желанным, совершенно другим человеком. У них установились дружеские отношения, он приглашал ее в рестораны, выслушивал ее откровения. После недавнего развода она много общалась. Но отношения с мужчинами оставались кратковременными, глубокой связи, ведущей к любви, не возникало. Позже он понял, что она никому по-настоящему не доверяла, жила в мире ложных эмоций, которые вводили мужчин в заблуждение, заставляя их думать, будто она ими увлечена. Однако, когда, поддавшись иллюзии, они пытались покорить ее душу, она тут же отстранялась и не знала, как себя вести. Это огорчало ее любовников, огорчало ее мужа и теперь вызывало огорчение у Маршалла.
Когда между ними возникла близость, он обнаружил в себе нежность, о которой прежде не подозревал. Однако при всей ее искренности в постели он не был уверен в абсолютной взаимности своей любви. Ее современные взгляды, в соответствии с которыми секс являлся таким же естественным продолжением вечерней прогулки, как чашка кофе после обеда, огорчали его и наводили на мысль о ее равнодушии. Самым неприятным ему казалось то, что она заставляет его чувствовать себя стариком: разница в возрасте ощущалась не только физически, но и духовно. Человек, привыкший не давать ничего, он теперь отдавал все и мучился мыслью о том, что почти ничего не получал взамен. Часами он расспрашивал ее о бывших любовниках, выпытывал подробности и оставлял ее в покое только тогда, когда, вынужденная защищать свое прошлое, она доходила до полного изнеможения. Хотя сам он почти всю свою жизнь общался только с женщинами, для которых секс был лишь средством к существованию. Эти его навязчивые идеи перемежались со страстью, которой оба они никогда прежде не испытывали. Она увлекала их в пучину эмоций, вздымала к высшей точке сексуального наслаждения, после чего шло падение в пропасть, так как следом за кульминацией в нем вспыхивала ревность. Затем огорчение внезапно перерастало в еще более неистовое, отчаянное желание, страсть, казалось, достигала еще более высокой точки, чем когда-либо раньше. Она была совершенно неуправляема, и они не желали ничего иного.
Это была любовь со всеми ее достоинствами и недостатками.
Горечь взаимных упреков возрастала. Через восемнадцать недель она улетела из Вашингтона домой. Он привез ее в аэропорт Даллес, и на этом их связь прервалась, так как в дальнейшем на телефонные звонки она не отвечала. Маршалл чувствовал себя полностью опустошенным. В ту же ночь он вызвал по телефону двух проституток и, сидя в углу комнаты, оплакивал свою утрату, пока женщины резвились на постели, которую он делил с ней и на которой теперь будет спать один.
Глядя остановившимся взглядом в потолок гостиничного номера, он отчетливо представил себе ее лицо. Где ты, лишая? Кто сейчас смотрит в твои глаза, кто слушает твои возбуждающие вздохи, которые я до сих пор каждый день вспоминаю?
К черту! Сейчас не время. Он заставил себя подумать о предстоящей опасности. Сейчас ему нужны силы и энергия. Отбросив мысли о девушке, он вернулся к реальности.
Рамон Кортес, пленник Форт-Блисса, упоминал, что в Хуаресе он околачивался в баре «Ла Посада-дель-Индио». Вот с чего надо начать завтра.
Наконец он повернулся и закрыл глаза. Как всегда, он спал, прижав подушку к животу, представляя, что держит в объятиях любимую. Засыпая, он вспоминал запах ее волос, ее шею, ее плечи.
Неуправляемая ракета была близка к тому, чтобы обнаружить цель.
В полдень Маршалл вышел из отеля и направился в Хуарес. Перешел мост Санта-Фе и взял такси. Торговые ряды находились всего в нескольких кварталах отсюда, но, играя роль туриста-техасца, он позволил шоферу, с первого взгляда определившему в нем фраера, повозить себя по городу. Езда заняла десять минут вместо двух. Маршалл расплатился с таксистом, дав ему большие чаевые, и пошел по лавкам, которые мексиканцы гордо называли торговой аллеей.
Приграничные города – это рай для покупателей, желающих приобрести товары подешевле. Маршалл начал с магазина «Каса Опенгейм», выбрав среди изделий из серебра пряжку для ковбойского пояса. Через двадцать минут он вышел на улицу и вошел в следующий магазин.
Хуарес – поблекший город с облупившимися зданиями. Если Эль-Пасо чистый и по-американски уютный, то его заграничный брат – обветшалый, бедный и грязный. Местные жители живут за счет туристов, и вскоре Маршаллу уже предлагали женщин, открытки, керамику, прогулки на осле и вообще все, что он Пожелает. Прогуляв почти два часа по магазинам на Авенида-Хуарес и Авенида-Линкольн, он свернул на Авенида-де-лас-Америкас и укрылся в ресторане «Шангри-Ла». Он никогда не доверял мексиканской кухне и здесь, в одном из лучших китайских ресторанов на американском континенте, чувствовал себя вполне уютно. На обед ушел час, и он снова был на улице.
Маршалл знал, что за ним следят. В Хуаресе это нормальное явление. Вряд ли его узнают, ведь со времени его последнего приезда сюда прошло почти двенадцать лет. Шагая по тенистой аллее Серенхети в своей шляпе «Стетсон», ковбойской рубахе, хрустящих, сшитых по заказу джинсах, он выглядел натуральным техасцем, приехавшим погулять. Он направился к Игнасио-Мехия, где находился бар «Ла Посада-дель-Индио». Сидящий на деревянном ящике продавец газет проводил его взглядом. «Еще один жулик», – подумал Маршалл, входя в бар.