Манчестерская тусовка

Блинкоу Николас

— Сегодня же воскресенье, мать его! Какая, на хрен, работа в воскресенье!

— Чай кто-нибудь будет? — спросил Джейк.

— Чай? Да меня им вывернет! — Джонни достал из пакета кассету и помахал ею в воздухе. — Там реальный ребенок, совсем мальчишка, с вот такими выпученными от боли глазами. Этот Кевин что, совсем больной? Ведь это тот самый чувак, который когда-то его самого затрахивал до смерти, а Кевин ему теперь помогает. И пока он помогает, этот мудак делает то же самое с другими детьми.

В конце концов Джонни все-таки согласился на чашку чая. За один час он выглушил несколько чашек крепкого и очень сладкого варева — и его не вывернуло. Кевин Доннелли объявился как раз на третьей чашке.

Он остановился напротив дивана, и все трое уставились на него, казавшегося еще более сгорбленным и побитым, чем обычно. На Кевине опять была его повседневная одежда — теплая куртка и джинсы в обтяжку. Карманный воришка из Борстала — у них на скамье подсудимых.

— Этот долбанутый ублюдок — он вообще кто, а? — спросил Джонни.

— Гэри Холлидей, — ответил Кевин.

Джонни сказал, что ему насрать, как этого парня зовут, он только хочет знать, какого черта Доннелли его к ним прислал. Мальчик не знал, что ответить, и прикусил свою тонкую нижнюю губу.

— Я вообще не врубаюсь, тебе-то это на фиг нужно? — Джонни повернулся к Фее. — Не, ну что за хрень происходит, а?

Джонни чувствовал себя так, будто вывалялся в грязи. Он сказал об этом не один раз. Он сидел на диване, и видно было, что ему не по себе: грязной кажется его же собственная одежда и даже кожа. Джейк никогда еще его таким не видел.

— Он говорит мне, что делать, — сказал Доннелли.

— И ты делаешь?

— Если не делать, будет только хуже.

Джейк снова припомнил историю Кевина: после того, как тот провел один год в исправительном доме, приставленный к нему социальный работник счел этот срок достаточным. Но Гэри Холлидей сказал: нет, мальчик еще не готов, еще несколько месяцев и тогда, может быть… но не сейчас. Сказал — и все. Каково это — пережить подобное в четырнадцать лет? И еще: всякий раз, когда он убегал, ему добавляли несколько месяцев сверх положенного срока. Даже если бы не все остальное, одного этого было довольно, чтобы убедить Доннелли в том, что у него нет другого выхода, кроме как продолжать в том же духе и выполнять все прихоти Холлидея.

Джонни говорил отчетливо и твердо, даже немного торжественно. Джейк таким его никогда раньше не видел.

— Ты больше там не живешь. Ты живешь здесь. Тебе семнадцать лет, ты сам зарабатываешь на жизнь и можешь поступать так, как тебе хочется.

Кевин топтался на ковре перед диваном.

— Он говорит мне, что делать, и я стараюсь его не подвести.

— Нет. Нет. Нет. — Джонни говорил еще медленнее и еще громче — так, наверное, вдалбливают идиотам очевидные вещи. — Этот жирный лысый ублюдок подползает к тебе, и ты делаешь все, что он говорит? Нет. Послушай меня, в следующий раз пни этого козла по яйцам. Или разбей стакан о его рожу. Понял?

Кевин мотал головой.

— Он не жирный и не лысый. Это мистер Форд, а не Гэри.

— Кто?

— Мистер Форд, наставник в отделении Дрейка. Гэри — из отделения Ради.

Джонни все никак не мог въехать. Он ведь видел парня на кассете.

— Гэри не жирный и не лысый, — настаивал Доннелли. — Правда?

Джейк вдруг понял, что мальчик в упор смотрит на него. Он помотал головой.

— Нет. Довольно молодой. С волосами.

— Так кто же тогда Форд? — не унимался Джонни.

Кевин, мямля и запинаясь, объяснил, что в школе было четыре наставника: в отделениях Дрейка, Рали, Нельсона и Скотта.

— И все четверо трахают детей?

Доннелли кивнул.

— В Колчестер-Холле — четверо. Но иногда они брали нас с собой на вечеринки в другие исправительные дома.

Торжественность улетучилась из голоса Джонни, он начал понимать, что все намного сложнее, чем он предполагал. Оказывается, мало просто пойти и вырубить этого парня — одним ударом по яйцам проблему не решишь. Но и принять страшную правду он никак не мог.

— Почему никто ничего не делает? Не может быть, чтобы об этом никто не узнал, раз их так много!

Джонни забыл, что ведь и сам он тоже об этом знал. Знал задолго до сегодняшнего дня. Ну или, по крайней мере, слышал разговоры про это. Разница состояла лишь в том, что теперь он своими глазами увидел видеозапись того, как жирный лысый череп обрабатывает плачущего мальчугана. Уж слишком это было наглядно. И теперь его интересовало, почему никто до сих пор не обратился в полицию.

— Думаю, в полиции знают, — сказал Доннелли.

— Как?

— Ну, должны знать. Ведь это они нас туда отправляют, и они же привозят нас туда снова. Я знаю, что некоторые ребята говорили им про это. И то ли они все об этом знают, но им насрать, то ли ни слову не верят.

Джонни размахивал над головой кассетой.

— Но ведь у тебя есть доказательства, мать его! Теперь-то они просто обязаны поверить!

Доннелли все больше и больше съеживался в своей одежде, становился короче и сверху, и снизу, как будто парня засасывало в ту самую его часть, которой больше всего доставалось. Ему было наплевать на доказательства, ему неинтересно было знать, что там увидел Джонни на пленке.

Джонни отшвырнул кассету.

— Полиция Манчестера ненавидит геев. Как же они могут допускать такие вещи и продолжать через день устраивать облавы в Деревне?

Он никак не мог прийти в себя. И два часа спустя все продолжал возмущаться слепым тупизмом полиции. Никто не знал, что ему на это сказать.

— Чтоб они сдохли, лицемеры долбаные.

Джейк и Джонни снова шли вдвоем по полосе гудрона, смеси из грязи, стекла и солярки, к дому Джанка в противоположной стороне Хьюма.