Маньчжурские стрелки
Шрифт:
— В зоне действий моей группы «рыцари рейха» — все спокойно, — заученно и беззаботно отрапортовал барон.
— Я о том, что пробиться к нам, гауптштурмфюрер, труднее, чем на прием к английской королеве! — все тверже наседал на Штубера полковник. Но, несмотря на всю мыслимую жесткость, высокий мелодичный голос его доносился с амвона армейского штаба, словно из глубины органа.
— Если учесть секретность нашей группы…
— Идите вы к дьяволу, барон. В такие часы вы должны быть на связи.
— Можно подумать, что вы способны чем-то удивить меня, господин полковник, — продолжал
Как командир группы «рыцарей рейха», Штубер подчинялся только Скорцени, и в предписании, которым определялись его полномочия, так и было сказано, что, подчиняясь отделу диверсий Главного управления имперской безопасности, в боевых условиях он действует самостоятельно, исходя из ситуации.
— При встрече со мной вы упоминали о каком-то русском диверсанте, который, по одним данным, затерялся где-то в украинских лесах, по другим — скитается под вымышленным именем по нашим лагерям в Польше.
— Следует предположить, что вам удалось обнаружить крематорий, из трубы которого душа его богоугодно отправилась в рай, — без тени иронии высказал догадку Штубер.
Он давно был знаком с полковником, поэтому позволял себе подобные саркастические вольности, на которые Лоттер обычно реагировал с той же долей сарказма.
— Никакое богохульство, барон, не избавит вас от необходимости выставить мне бутылку коньяку.
— Разве мы заключали пари?!
— Диверсант этот обнаружился. Он у нас.
— Где… обнаружился? — замер Штубер с полотенцем на затылке. — Где это «у нас»? Побойтесь Бога, полковник, все это куда серьезнее, чем вы предполагаете.
— «У нас» — это значит, что в данную минуту он все еще пребывает в штабе пятой пехотной дивизии.
— Не может такого быть! Хотите сказать, что лейтенанта Беркута опять взяли в плен?
— Простите, «Беркут» — это что, его диверсионная кличка? Мне об этом не доложили.
— Да нет, это вообще неправдоподобно, — все еще не способен был поверить его сообщению командир «рыцарей рейха». Послушайте, господин полковник, с меня две бутылки коньяку, только ради дьявола!..
— Несколько дней назад он прорвался через линию фронта на русской «тридцатьчетверке», которую умудрился захватить, предварительно перебив экипаж. А затем пытался идти по нашим тылам до самого Берлина. Зачем это ему понадобилось, понять сложно.
— А что, это в его стиле, полковник, — удивленно взглянул Штубер на застывшего напротив него Зебольда.
— Объявился Беркут? — вполголоса спросил тот, инстинктивно нащупывая пальцами кобуру. Но гауптштурмфюреру было не до объяснений.
— Повторяю: это в его стиле. Но из этого еще ничего не следует. И потом, не может быть, чтобы он успел побывать за линией фронта и вернуться. Как вы сказали: «На русской «тридцатьчетверке», предварительно перебив экипаж»?! — Штубер вопросительно взглянул на Вечного Фельдфебеля. Тот поспешил пожать плечами, отстраняясь от каких-либо предположений, но тут же вполголоса предположил:
— Обычно коммунисты не доверяют тем, кто вернулся из-за линии фронта, даже если знают, что он партизанил. Разве что Беркут бежал из-под ареста?
— Так все и было, на русском танке. К тому же, прихватив с собой некоего русского немца, бывшего поручика Белой гвардии, барона фон Тирбаха, и какого-то капитана вермахта, которого умудрился освободить из советского плена.
— Постойте-постойте, а сам Беркут, он что, сдался нам в плен?! Просто так вот, взял и сдался?
— А что ему еще оставалось делать?
— Беркут партизанит с июля сорок первого, причем ему много раз предоставлялась возможность перейти на службу рейху; почетно перейти, с возведением в офицерский чин, однако он решительно отказывался. Даже тогда отказывался, когда наша победа казалась делом ближайшего месяца.
— Значит, обстоятельства были другими. Мало ли что могло произойти с таким лихачом. Не исключено, что он впал в немилость советской контрразведки или политотдела.
— …После чего, захватив в качестве доказательства «тридцатьчетверку», он перешел на нашу сторону? — рассмеялся фон Штубер. Чем бы там ни руководствовался в реальности лейтенант Громов, он же Беркут, сама история его появления в германском тылу начинала нравиться барону-диверсанту. — Чем он сам объясняет свое появление здесь?
— Пока что я не беседовал с ним. Но знаю, что требует, чтобы его свели с Отто Скорцени.
— Беспредельная наглость.
— …Или с фюрером, — саркастически добавил Лоттер, и непонятно было: шутит он или же Беркут и в самом деле высказал такое пожелание.
— Он меня, конечно, интригует, — растерянно пошутил Штубер, явственно ощущая, что шутить по этому поводу ему не хочется. Что-то в этой истории с появлением Беркута из-за линии фронта на русском танке не состыковывалось с его, Штубера, представлениями о лейтенанте Беркуте и всем тем, что гауптштурмфюрер СС знал о нем. — Кстати, мое имя этот русский проходимец не упоминал?
Начальник разведотдела штаба армии озадаченно помолчал.
— Понимаю, что такое неуважение к вам, гауптштурмфюрер, ему не простится, но о вас он почему-то не упомянул, это точно.
— Если бы вы знали, сколько крови мы попили другу друга, — не стали бы иронизировать, — с ностальгической грустинкой в голосе молвил Штубер, чем ужасно удивил Зебольда. — Но, кажется, мы увлеклись. Где сейчас этот самый лейтенант Беркут?
— Кто-кто?!
— Я сказал «лейтенант Беркут». Правда, он мог представиться и как лейтенант Громов. Что тоже соответствует истине. «Беркут» — всего лишь кличка тех времен, когда он партизанил в нашем тылу.
— Дело не в фамилии, барон. Я не пойму, почему вдруг вы именуете его «лейтенантом».
— Уж не хотите ли вы сказать, что, прежде чем приговорить Беркута к расстрелу, коммунисты присвоили ему чин майора?
Лоттер что-то промямлил в ответ, посопел в трубку и, как показалось Штуберу, пошарил в папке с текущими бумагами, которая всегда покоилась перед ним на столе. Как бы там ни было, но лишь после продолжительной паузы Лоттер недовольно проворчал:
— Кажется, мы не поняли друг друга, гауптштурмфюрер. Как следует из письменного донесения, которое только что положил мне на стол адъютант, речь все же идет не о советском лейтенанте Громове-Беркуте.