#мандаринИхлорсульфоноваяКислота

Манцевич Адам

– Да, – протянул я, – хорошие у тебя друзья, настоящие рок-н-рольщики. Хорошо, что он не онанировал, на похоронах своей бабушки, иначе бы эту лавочку под названием цивилизация пришлось бы срочно прикрывать, ко всем собачьим хуям!!! Никогда ни доверяй баптистам, чувак! Никогда! Ибо, Иисус ненавидит убогих мудаков!

– Мой друг ты, а он мой знакомый, не путай. Возвращаясь к Джанин, Дакоте Мэри. Мы разговорились о работе, я искренне восхищался ее татуировкой на шее, арийской девочкой в коротком воздушном платье, – размеренно продолжил Пи Ви. – Она делала лестные комплименты моим мужественным губам, специально акцентирую внимание на них, предложив проколоть мне уголок рта. Конечно,

я не мог ей отказать, тем более процедура была бесплатной. Да и как я мог? Она бы подумала, что я трус, или просто беспонтовый позер, что еще хуже. После всех, томящихся в нашей симпатии разговоров, я пообещал ей завтрак у Тифанни. Представляешь, у нее на шее была вытатуированная маленькая немецкая девочка, из диснеевских мультипликационных фильмов двадцатых годов, держащая в своих слабых арийских руках неонацистскую свастику, ярко-красную.

– Так, что же с Джанин? С Дакотой Мэри? Будешь мутить с ней? – не имел права не поинтересоваться я, у задумчивого в этот момент ирландца.

– Не знаю, вряд ли, – грустно, немного опечаленно, произнес пэдди. – Мы позавтракали, или пообедали, я давно уже потерялся во времени. Выкурили джойнт на подземной парковке, послушали бродячую музыкальную банду сумасшедших буддистов, выступавших в парке, они перепивали песни Боба Дилана, гениальную поэзию миннесотского Элвиса, вдыхая в нее чистоту творческой неидеальности. В конце зимнего месяца чайтра, подпольная музыка кантри и вправду, немного, согревала. Представляешь, у одного из вероотступников, на уровне груди, висел старый, жутко хрипящий динамик, к которому, он подключил электрогитару и акустический микрофон. Звук, который он воспроизводил своей инопланетной аппаратурой, напоминал ностальгическое шипение с бабин катушечных магнитофонов, что предавало несанкционированному выступлению своеобразный сюр. Я предложил Джанин пойти ко мне, заглянуть в мою комнату в съемном хостеле, на пару стаканчиков бханга, под саундтрек Кохид энд Кэмбриа. Но, она отказалась. Сказала, что еще рано, да и на работу ей надо было возвращаться. Стандартный набор обычных отговорок придуманных на бегу электронных часов ее быстротечной жизни, и знаешь что, если бы, я был, к примеру, Оливером Сайксом, то, она сама бы, меня потащила к себе, лаская своими идеальными губами сутки напролет, сохраняя в себе свою нежность.

– Если бы, ты был Оливером Сайксом, старый, я бы сам тебе отсосал!

–Ты ебанутый? Надеюсь, вы шутите, сэр.

– Ох, Пи Ви, пэдди ты проживешь всю свою жизнь, пэдди и умрешь! Ты хотел трахнуть Джанин в первый день знакомства?

– Я не думал о сексе, правда, но, если бы он случился, я не стал бы сопротивляться. Знаешь, мы давно уже обесценили свои акции на Фондовой бирже мужей.

– Ну, еще бы, значит все же, ты определенно хотел ее трахнуть, иначе не позвал бы к себе домой, а ограничился резиновым ужином в макдаке, или в ближайшей турецкой кебабной, как это случалось не раз.

– Просто хотел уединиться, скрыться от посторонних глаз, пообщаться один на один. Куда мне было её еще звать? К тебе? Да и погода была дурацкой. Мокрой и ветреной. Не столько холодной, сколько простужено промозглой, чтобы бесконечно зависать на улице.

– Ладно, уговорил, – послушно принял я, строну ирландца.

– Что? – удивленно переспорил меня пэдди, стремительно преодолевая одиночество, казалось бесконечной улицы.

– Говорю, почему ты не хочешь мутить с Джанин?

Пи Ви остановился, нервно прикусил, идеально белыми зубами, нижнюю губу, немного подумав, взяв в таких случаях логичную паузу, разбито ответив:

– Потому, что не вижу особого смысла. Ибо. Она в начале месяца бхадра улетает

в Йену, и вряд ли она, еще, когда либо, сюда вернется, в этот забытый Аллахом Сканторп. Лучше уйти в тень сейчас, похоронив глупые романтические надежды и бесплодные иллюзии, чем, по истечению шести месяцев, разбить свое сердце, беспечной любовной историей, навсегда потеряв ее. Я за ней не поеду, – постояв несколько секунд в приятных муках философского уединения, потом, продолжив свой путь, мудро подметив, – грустная ирония этого сонного мира. Моей ленивой любви. И знаешь, что? Я хочу заминетить Скарлетт Йоханссон! И зачем мне эти нервы? Как раз тогда, когда я думал, что все налаживается!!!

– Я тоже хочу заминетить Скарлетт Йоханссон!!! Мы улетим с ней на Кубу, или в Пуэрто-Рико, купим там небольшой домик с видом на Карибское море, и будем вместе доживать остатки взаимозаменяемых дней панк-авангарда, как вышедшие в тираж кокаинозависимые звезды бибопа. Будем на практике изучать древнеиндийские тексты камы, каждый день. Пить ирландский виски, солодовый, со вкусом цитрусовых, и курить гандж.

– Ну-ну, – недоверчиво, ответил мне Пи Ви, – блажен кто верует, тепло ему на свете.

– Слушай, старый, а помнишь, ты буквально еще вчера встречался с Мадиной? Или как её там? Фотограф, и радиоведущая на местном радио, замкнутая в себе, молчаливая неулыбчивая блондинка с незапоминающимся лицом, – вдруг, неожиданно, вскрыл я, еще не успевшую засохнуть на желтой коже наших несоответствий, историю.

– Я забыл, и ты забудь, – совсем невежливо отмахнулся от меня ирландец, остановился, подняв свою голову вверх, рассматривая прозрачное дно нависших над нами военных самолетов, иллюстрацию многоцелевой механики.

– Да я-то забуду, старый, только вот ты, еще несколько дней назад сгорал от бескорыстных симпатий к довольно посредственной творческой единицы женского образца, а теперь, болезненно и тонко, разоружил свои суровые линии эмоциональных вен перед Джанин. Ты определись как-то.

– Ну, во-первых, с Джанин все более чем непонятно и неопределенно, а по поводу Мадины, – ирландец жадно втянул в себя густой холодный воздух, пропуская сквозь себя непрекращающийся бег природных излучений. – Она просто мистическим образом помешана на субкультуре хикикомори, знаешь, что это такое?

Ирландец огляделся по сторонам, достал замерзшими пальцами рук странного вида белый порошок, рассыпанный неизвестным веществом на дне целлофанового пакета, из внешних карманов своей модной парки Стон Айленд, взглядом, виденным мною не раз, кинетикой химических реакций, превращая воду в вино, на брачном пире в Кане Галилейской.

– Хикикомори? – удивленно переспросил я, оставаясь заинтригованным, – в душе не ебу.

Я, соответствуя пойманному нашему командному сердцебиению и ритму, неподконтрольно остановился, наблюдая за тайными, магическими движениями Пи Ви, движениями, меняющими нашу материю мертвых иллюзий Вавилона.

– Да, хикикомори, – повторил ирландец, достал необычного вида курительную трубку для крэк-кокаина, выловленную им сегодня утром в вендинговых автоматах в одном из торговых центров города, оживляя ее плоть нелегальной кристаллической смесью. – Это жизненно важная, необходимая потребность в полной социальной изоляции. Даже и не знаю, потакание ли это, с её стороны, модным тенденциям общества, или психологическая травма, полученная в детстве, и нашедшая впоследствии понимание лишь в японском феномене её сверстников. Но, каждый раз, когда мы, куда-либо выбирались, она вечно растворялась в социальных сетях, виртуальной вселенной, умещенной у нее в телефоне, полностью игнорируя абсолютно любые контакты с внешним миром.