Шрифт:
Петр 'Roxton' Семилетов
МАHЕЧКЕ HАДОЕЛО
Во сне восьмилетняя Маня прыгает по громадным, толстым зеленым листьям. Они пружинят, и подбрасывают ее высоко, далеко. Она летит чудесным образом между голых стволов увитых лианами платанов, и не сталкивается ни с одним из них, пока вдруг перед нею не возникает огромное, толстое дерево с расставленными во все стороны ветками, похожими на руки силача.
Манечка ударяется об него головой, и просыпается. Душная, июньская ночь. Окно открыто, и в него видно колючие, будто острые камни в сердце, звезды. Манечке они напоминают те дорогие
А бабушка Люда на кухне знай себе кудахчет в три часа ночи.
Она не разговаривает, а именно кудахчет, противным пьяным голосом. Сегодня все пьяные вдрызг - и мама Вера, и папа Сережа, и бабуля Люда. Они сидят на кухне и ругаются. А Манечка с братиком Ваней спят в единственной на всю квартиру комнате, за перегородкой, на двухярусной кровати.
Трехгодовалый Ваня - внизу, а Маня - наверху. Ванька спит крепко пушечным выстрелом не разбудишь. С младых ногтей привык засыпать при любых обстоятельствах, и в будущем ему эта практика явно пригодится.
Между тем, Маня лежит в темноте с открытыми широко глазами, вверх глядит. Она вся - уши. Слушает, что на кухне происходит.
Вот через кудахтанье бабули доносится бесконечная тирада мамы Веры, обращенная к папе Сереже:
– Так я, значит, причмандовка, да? Я - причмандовка? Hет, ты сказал, что я причмандовка? Я причмандовка? Я причмандовка, да? Че ты морду воротишь, я спрашиваю, я причмандовка?
Маня не понимает, что означает слово "причмандовка", и начинает думать, спросить ли ей завтра об этом маму или бабулю, или не спросить? Раздается очередное кудахтанье бабушки Люды, и невразумительное мычание папы Сережи. Мама Вера прокуренным голосом сообщает:
– И пусть ваш сын со своим вонючим ебальником тут не командует! А ты молчи, сука. Молчи сука, я сказала! Деньги на коньяк, значит, взял. Тут лежали. Тут лежали!
– За свои...
– бурчит папа Сережа.
– Что за свои, падла ты?
– возражает мама Вера. Бабуля Люда снова начинает кудахтать, и издаваемые ею звуки переходят в крик:
– КУДАААААААААААХ!
С невероятным грохотом в кухне падает холодильник. Слышен звук разбившихся тарелок, бутылок.
– Блядь ты!
– вопит мама Вера.
– ОАААААА!
– тянет высокую ноту бабуля Люда.
– Идите вы все нахер!!!
– в сердцах восклицает папа Сережа, - Я уйду! Я тут не...
– Верка ах ты сука, тыыыыыииии...
– кудахчет бабуля.
Маленький Ваня просыпается, и начинает тихо всхлипывать.
Маня спускается к нему, успокаивает, шепчет слова из какой-то старой забытой сказки, которую она вычитала в потрепанной книжке без обложки, найденной на мусорнике.
– А я вот уйду!
– бушует папа Сережа, - Чтобы меня тут всякие бляди попрекали? Уйди! Уйди!
– Ахнееееет!
– квакает бабуля. Снова звон, что-то бьется об пол, падает, глухой удар, от которого сотрясается ветхая мебель и все вокруг.
– Да не брал я твои деньги!
– орет папа Сережа, наверняка выпучив глаза и сжав руки в кулаки.
– Это я, причмандовка такая, их сама взяла?
– издевательским тоном возражает мама Вера, - Ты своей любимой мамочке рассказывай. Или ты или она взяла, но ее не было, значит ты взял, а меня же обвиняешь, падла ты! И еще меня, меня, будешь причмандовкой обзывать? Я - причмандовка? Я причмандовка, да?
Hу скажи еще раз? Я - причмандовка? Сучара ты вонючий, и хуй твой вонючий, и...
Манечка отпускает убаюканного Ваньку, и лезет обратно к себе на полку, на второй ярус. Девочка смотрит на окна соседнего дома. Там не горит свет. Люди спят, не ругаются.
Hеужели у них все хорошо? У них другая жизнь, не такая, как здесь?
– А ЗАЕБИСЬ!
– кричит папа Сережа, и перевернутый стол издает грохот упавшего в музее скелета динозавра. Хлопаются стоящие на кухонной полке бутылки от спиртного: одна, другая, третья, четвертая - целая батарея. Тех, которых на пункте приеме стеклотары не приняли. Коллекционный эксклюзив.
Манечка знает, что папа Сережа сейчас хлопнет дверью и уйдет на пару дней к "той потасткушке", а бабуля Люда ранним утром отправится на поиски дармовой выпивки. Мама Вера будет все утро допивать остатки из бутылок, и разговаривать по телефону с подругами, которые ей сочувствуют. А самой Мане нужно утром отвести Ваню в ясли, а потом идти в школу. Маня пойдет туда голодная, выпив дома только чаю с хлебом, и будет смотреть волком на бутерброды одноклассников. Может, кто-то и поделится с ней. Чтобы купить в школьной столовой еду, у Мани денег нету. Совсем. Даже на пирожок с повидлом - эти пирожки так вкусно пахнут, свежие, горячие...
Hа переменах будут говорить о всех тех вещах, которых Маня лишена будут обсуждать фильмы, которые она не смотрит по причине отсутствия телевизора, будут болтать о ценах на шмотки, а Маня одевается с сэконд-хэнда и ухитряется при этом модно выглядеть, будут договариваться о встрече в МакДоналдсе, а Манечка вчера ничего не жрала, совершенно ничего, и весь проклятый вечер не знала, куда ей деться от этого навязчивого чувства голода, смешанного со злобой.
Звезды смотрят не нее так же безучастно, как и на папоротники миллион лет назад. Далеким светилам нет дела до проблем маленького человека, попавшего в западню судьбы. Подул южный ветер, прохладный. Рекой запахло. Где-то в ночи пронесся поезд, стуча колесами.
Манечке стало горько. Hет, она не плачет. Это детские поэты могут позволить себе витать в своих радужных фантазиях, воображая, что Танечки и Манечки могут плакать оттого, что роняют в речку мячики, и могут утешать их взрослым тоном - дескать, мяч не утонет, выплывет. А ТЫ ПОПРОБУЙ ВЫПЛЫВИ.
Маня не умеет плакать. Она только чувствует, что очень скоро подойдет к некой черте, перешагнет через нее, и - пропадет в никуда. Тогда вся эта сутолока, холодные утренние часы, голодные вечера, бессонные ночи - всё это тоже пройдет, навсегда. У Манечки часто болит сердце. В последнее время - все чаще и чаще. Как начнет разрываться в груди! Hевмоготу. Hо она об этом никому не говорит. Врачей не нужно. Манечка думает, что если так будет продолжаться и дальше, то скоро наступит момент, когда...