Мангазея
Шрифт:
Поездки на остров «против устья Набары реки» начались в 40-е гг. XVII в. Всякий проходящий проливом не мог не видеть этого острова и, естественно, не зайти на него. В XX в. Никифор Бегичев побывал на этом острове и нашел там старое зимовье-избушку. Время постройки зимовья определить оказалось несложным делом, так как, кроме шахмат, Бегичев обнаружил под полом стрелецкую секиру — оружие XVII в. А так как в Якутске стрельцы никогда не служили, то секира могла принадлежать только мангазейскому стрельцу.
Но раньше чем это зимовье построили, из Якутска пришел приказ воеводы Петра Головина прекратить всякие поездки на остров «с заморным зубом». Сначала, правда, воевода решил хорошенько разузнать об острове, а поэтому в 1642 г. он поручил едущему на Оленек известному полярному мореходу Ивану Реброву узнать «про Набару реку и промышленный остров с заморным зубом… сколь долече Набара река, и какие в ней люди, и сколько их, и долече ли от Набара реки остров морской с заморным зубом и какой к нему ход». Из дальнейшего явствует, что Ребров выполнил задание Головина, а тот, получив точные сведения, распорядился запретить поездки на морской
Оленекскому целовальнику Ивану Шелковнику воевода приказал: «смотреть и беречь накрепко и о том им, служивым людям, заказ учинить крепкий всем торговым и промышленным, чтоб никто на море к острову, где сказывают заморный зуб, не ходили и дорогу туда б не прокладывали». Уже много позже того, как на Анабаре возникло мангазейское ясачное зимовье, когда бассейн этой реки вошел в состав мангазейских территорий, якутские воеводы продолжали требовать от своих ясачных сборщиков и целовальников, чтобы они никого не пускали на Анабар и морской остров. Вскоре район, на который распространялось запрещение, заметно расширился. В 50-е и 70-е гг. не разрешалось переходить не только с Анабара и морского острова на Оленек, но и на северо-восточные реки — Яну, Индигирку, Колыму и Анадырь. Запрет распространился и на неустановленную никем сухопутную границу между Якутским и Мангазейским уездами. В 1652 г. верхневилюйский целовальник Лазарь Никитин должен был «заказ учинить крепкой всем торговым и промышленным людям, по всем зимовьям, чтоб никто из них с Вилюя и с Лены на Нижнюю Тунгуску через Вилюйский хребет в Мангазейский уезд отнюдь не ходил». Ослушников было приказано ловить и под охраной препровождать в Якутск.
Продолжавшиеся напоминания о запрете ходить «заповедным путем» лишний раз говорят, что нарушения его все же имели место и что какое-то количество людей переходило через «границы» уездов, несмотря на строгий указ. Просачивание через кордоны становилось тем настойчивее, чем быстрее исчезал соболь в старинных промысловых районах Сибири. Именно Мангазейский уезд в последней четверти XVII в. представлял наглядное тому доказательство. Но не лучше обстояло дело и во многих районах Ленского воеводства, где из-за хищнического истребления пушного зверя промыслы резко упали, а это привело к новой серии походов в «новые землицы». Промышленные люди проникли в «Коряцкую Землю», а затем и на Камчатку, последний «пушной Клондайк» Сибири. Слухи о «Коряцкой» и «Камчатской» землях распространялись довольно быстро.
Именно в обстановке 80-х гг. XVII в. всего вероятнее возник дерзкий план обхода по морю недоступного Таймырского полуострова — последней преграды на пути из Мангазеи в северо-восточные земли, манившие многих своими богатствами.
В этой связи стали накапливаться новые материалы и документы, которые позволили историкам приоткрыть завесу над тайной фаддеевской трагедии. В 1949 г. В. Ю. Визе опубликовал в «Летописи Севера» очень интересные выдержки из сочинения голландского этнографа и географа XVII в. Н. Витсена «Северная и Восточная Татария» (Амстердам, 1690 г.). Известно, что голландец с помощью своих русских корреспондентов внимательно следил за событиями в Сибири. Его особенно привлекали сведения о плаваниях вдоль Евразийского побережья и на наиболее трудных его участках — вокруг Таймырского и Чукотского полуостровов. Немало этих сведений Витсен получил позднее, когда в Голландию в 1697 г. прибыло «Великое посольство» во главе с Ф. А. Головиным, сыном тобольского воеводы Алексея Петровича Головина.
«Как говорят, — писал Н. Витсен, — высокочтимый господин Головин, когда он был тобольским наместником, отправил по Енисею в море 60 человек, чтобы попытаться проехать оттуда к Лене и обогнуть Ледяной мыс, но никто из них не вернулся, так что морской берег там неизвестен. Я подозреваю, не является ли это плавание тождественным с тем, о котором речь была выше». А выше Витсен рассказал о плавании Ивана Толстоухова: «Иван Толстоухов, у которого прозвище Толстое Ухо, сын видного русского дворянина поплыл в 1686 году, по приказу, по Енисею на трех кочах, чтобы обогнуть с севера морские берега. Однако он не вернулся, и можно думать, что он погиб со всей своей командой». Эти данные Н. Витсен получил от тобольского воеводы Головина, и, таким образом, его сообщение приобретает характер документальный. Однако полного доверия сообщению голландца не было, так как в русских источниках подтверждения ему не нашлось. Просматривая в Военно-морском архиве рукописи Великой Северной экспедиции (1733–1743 гг.), автор этих строк встретил важное упоминание об экспедиции Толстоухова, причем в такой форме, которая не вызывала сомнений. В судовом журнале за 1738 г. бота «Оби-Почталион», которым командовал штурман Федор Минин, есть запись одного очень важного события: во время остановки в Енисейском заливе у Крестового зимовья туруханские посадские люди Сергей Соболев и Григорий Кибалин, бывшие с Мининым, указали ему на место, где стоял старинный крест с надписью. Минина это очень заинтересовало, и он отправил офицера Паренаго с группой матросов, приказав им осмотреть крест и прочесть надпись. В судовом журнале сказано: «Паренаго репортовал: написано на кресте 7195 год ставил оный крест мангазейский человек Иван Толстоухов». Находка Минина самым убедительным образом подтвердила сообщение Н. Витсена по двум важным пунктам: во-первых, экспедиция, отправившись в 1686 г. из Новой Мангазеи, зимовала в 1687 г. недалеко от зимовья Крестового: во-вторых, эту экспедицию возглавлял мангазейский человек Иван Толстоухов. В материалах плавания Федора Минина отыскалось и другое свидетельство о походе Толстоухова. На карте Ф. Минина 1740 г. имеется указание на вторую зимовку Толстоухова. Она произошла в районе Пясинского залива, где Толстоухов и его товарищи срубили зимовье, которое Минин назвал «зимовье Толстоухова». Следовательно, экспедиция смогла продвинуться на значительное расстояние и оставила след
Но совсем недавно, в 1968 г., в журнале за 1740 г. описи Таймыра, который вел участник Великой Северной экспедиции — штурман Семен Челюскин, гидрограф В. А. Троицкий нашел упоминание о находке «старого огнища» недалеко от мыса Лемана в глухом заливе Миддендорфа, впервые посещенном Челюскиным. В этом заливе у мыса Лемана в 1961 г. гидрографы Диксоновской базы нашли кости человека — череп, поросший мхом, т. е. очень старый. Налицо следы трагедии и пребывания людей («старое огнище» для человека XVIII в. — для Челюскина, по крайнем мере могло быть «огнищем» предыдущего века) на западном побережье Таймырского полуострова. Не является ли это «старое огнище» следом толстоуховской экспедиции? В руках историков-документалистов сейчас есть неоспоримое свидетельство о русской торгово-промысловой экспедиции 1686–1687 гг. вокруг Таймыра, которую возглавлял Иван Толстоухов. Это свидетельство коренным образом может повлиять на пересмотр датировки фаддеевской находки.
Пути освоения русскими Таймырского полуострова в XVII в.
1 — предположительный маршрут экспедиции Толстоухова, 2 — речной и морской путь с Енисея на Анабар.
Кто же был Иван Толстоухов? Толстоуховы — хорошо известные торговые люди Поморья; они одни из первых проникли за Урал и основали там свои промыслы. Есть сведения, что родоначальник этого торгового дома Леонтий Толстоухов еще в конце XVI в. побывал на Енисее, задолго до прихода туда царских войск. В таможенных делах Усть-Сысольского яма имеется запись от 1596 г. о проезде великоустюжского торгового человека Леонтия Толстоухова в Сибирь на 17 лошадях. Рядом с этой записью отмечен проезд Федора Петрова, предъявившего таможне «енисейских соболей». Леонтий Толстоухов через 34 года торговал в Мангазее и участвовал в распре воевод на стороне Григория Кокорева. В 1635 г. Леонтий прибыл на двух кочах из Тобольска в Мангазею, причем местная таможня оценила его товары в 903 рубля. С ним прибыли в Тазовский город его сыновья Аргун и Елизар, а также Иван Иванов Толстоухов, который доставил в Мангазею товары, оцененные в 657 рублей. Очевидно, мангазейские промыслы вскоре сделали Ивана Толстоухова богатым человеком. Он разбогател, стал видным торговцем и в 1641 г. был избран таможенным головой Туруханского зимовья. Что касается Леонтия Толстоухова, то он в 1642 г. на реке Лене возглавлял артель, состоящую из 17 покрученников. Кроме того, на Енисее в торгах участвовал Ждан Толстоухов, титулованный торговец, член гостиной сотни. Следовательно, торговый дом Толстоуховых в течение долгого времени был связан с мангазейским мореплаванием и торговыми и промышленными делами на Енисее и в Якутском воеводстве. И поэтому нет ничего необычного в том, что один из представителей этого дома, Иван Толстоухов, в 80-х гг. XVII в. предпринял неудавшуюся и окончившуюся трагически попытку проложить новый морской путь из Енисея к реке Лене. Он шел по «заповедному пути». Всего вероятнее, что остатки его экспедиции и найдены на острове Фаддея и в заливе Симса.
МАНГАЗЕЙСКОЕ ГОРОДИЩЕ
Современный интерес к Мангазее, к необычной судьбе первого русского города за Полярным кругом возник в связи с таким же необычным для нашего времени морским походом Дмитрия Буторина и Михаила Скороходова, совершенным летом 1967 г. на карбасе «Щелья» по пути древних поморов. Внимание общественности к Мангазее, к героическому прошлому русского мореплавания, к славным страницам истории Сибири не прошло бесследно. Оно уже вылилось в организацию Арктическим и антарктическим научно-исследовательским институтом Мангазейской историко-географической экспедиции, о которой речь впереди.
Карбас «Щелья» (фото 1967 г.).
Еще в 1900 г. городище Мангазеи посетил русский путешественник В. О. Маркграф, совершавший поездку по Енисею, Оби и Уралу. Он первый обнаружил точное местоположение старого городища. В Географическое общество, снарядившее его экспедицию, он писал с дороги: «На месте, где значится „часовня“, из высокого берега, подмываемого рекою, обнажаются бревна подвальных построек некогда бывшего здесь города Мангазеи. У подошвы берега жители находят изредка металлические предметы». Попытку проникнуть в тайну Мангазеи предпринял в 1914 г. томский биолог И. Н. Шухов. В начале августа, путешествуя по реке Таз для пополнения зоологических коллекций, он посетил городище и даже пытался произвести раскопки. «В настоящее время, — писал он, — от города Мангазеи остались лишь одни развалины. По берегу торчат бревна построек, нижние оклады зданий, тянущихся вдоль высокого обвалившегося берега до ручья. Сохранилось едва только одно строение — судя по архитектуре, башня. Сохранилось три стены. В одной есть бойницы, архитектура аналогичная с башнями в Юильском городке на реке Казыме. Место, где была Мангазея, кочковатое, поросшее сорной травой и кустарниками. Берег обваливается и остаются мелкие предметы, как стрелы и ножи (металлические части). Я нашел наконечник стрелы и деревянный крестик древнерусского стиля. Пытался произвести раскопки, но грунт оттаял на 3/4 аршина, несмотря на конец лета. При раскопке сперва шел наносный грунт, потом обгоревшие кусочки дерева и угли, дальше шла мерзлота, которую без помощи лома не было возможности копать. На развалинах Мангазеи в настоящее время находится часовня, называемая на картах часовней Василия Убиенного».