Маникюр для покойника
Шрифт:
Бог знает, где Аля познакомилась с Маратом Рифалиным, но она принялась обхаживать банкира, притащила того в ресторан, где Котя шумно справлял день рождения. Наверное, хотела похвастаться своей принадлежностью к артистическим кругам, да просчиталась. Марат увидал Веру и пропал, Мартынова, в то время свободная и только что завершившая очередной виток любви с Катуковым, благосклонно глянула на владельца многомиллионных капиталов, и Аля осталась за бортом.
– Понимаете теперь, почему она злобится, – прищурив яркие глаза, поинтересовалась Вера.
Я вздохнула:
– Видите ли, они упомянули, что Марат в их присутствии кричал, будто выстрелит Константину в лицо…
– Ну и что?
– Как – что? Именно так его убрали, откуда они узнали?
– Между прочим, – отчеканила Вера, – я сама узнала из газеты «Московский комсомолец», а там черным по белому стояло – убит выстрелом в лицо. Марат – дагестанец, правда, всю жизнь прожил в Москве, но кровь восточная, горячая, чуть что – топает ногами и визжит: «Убью, зарежу, повешу, на фарш разделаю и котлеты пожарю…» А через десять минут кольцо с брильянтами тащит – прости, дорогая!
– Вот только Славе и Акулине он пообещал отрубить Константину руки, чтобы чужих жен не обнимал, так и вышло, а об этом «Московский комсомолец» не писал, – тихо сказала я.
Вера нервно заходила по комнате.
– Поймите, Марат никак не мог убить Котю.
– Почему?
– Три недели тому назад мы решили с ним начать жизнь сначала и уехали на Барбадос. Я вернулась только вчера и не успела войти, как позвонила Аля. Кстати, когда я сказала ей, что выхожу замуж за Марата, она стала весьма кисло выражать восторг. Рифалина просто не было в Москве, и я подтвержу на суде его алиби.
– Дорогая, – проникновенно сказала я, – богатые люди нанимают для черной работы киллера, и факт отсутствия Рифалина непосредственно на месте преступления ни о чем не говорит…
– Он не убивал Костю, – твердо сказала Вера.
– Отчего такая уверенность?
– Марат обожает меня и знает, как я отношусь к Катукову. Конечно, Рифалин не испытывает к Константину никакой симпатии. Но он понимает: если я, не дай бог, узнаю о его причастности к смерти Коти, нашим взаимоотношениям конец. А больше всего на свете Марат боится потерять меня, поверьте, это так. Представляете меру его любви, если этот восточный по крови и менталитету мужчина готов жениться на мне, зная, что я ему изменяла?
Повисло молчание. Вера села в кресло, элегантно скрестила безупречные ноги и добавила:
– Не верю, что Марат говорил подобное Славе и Але.
– Почему?
– Он неглуп, отличный финансист с гибким трезвым умом, слегка вспыльчив, но не дурак. Такой не станет кричать налево и направо о своих планах. Скорей всего вы правы, он нанял бы киллера и уж ни за что бы не разоткровенничался со Славой и Акулиной. Они знакомы, встречаются на различных тусовках, но тесной дружбы нет. С чего ему откровенничать?
– Но откуда они знают об отрубленных руках?
– А вот это, дорогой майор, – ехидно пропела Вера, – вам и надлежит выяснить. Сдается, милый братик-уголовничек и его сладкая женушка обладают чересчур полной информацией об убийстве. А слишком хорошо осведомлены, как правило, непосредственные участники! Поройтесь в семье Катукова-младшего, найдете огромную кучу дерьма.
– Вы обещали отдать бумаги…
– У меня их нет! Но я знаю, где Котя хранил секреты. Подоконник на кухне…
– Смотрела, в ножках стола тоже…
– А в зеркале?
– Где?
Вера довольно засмеялась:
– Когда он начал оборудовать тайники, их придумала я. Обожаю детективы, вот и порылась у классиков. Подоконник подымался у Ниро Вульфа, ножки стола отвинчивал Эркюль Пуаро, а зеркало служило Эллери Куину.
– В ванной, – пробормотала я, – на шкафчике с лекарствами и всякой ерундой. Следует нажать, и оно повернется, а там ниша…
– А, – засмеялась Вера, – тоже почитываете на досуге, именно там. Хотите, поедем?
Я кивнула. Мартынова была все же уникальной женщиной, потому что собралась за пять минут. Просто натянула брюки, черный пуловер, куртку, и мы спустились в подземный гараж. Водила она уверенно, аккуратно, и я расслабилась, покачиваясь на кожаных подушках. Вот заработаю денег и куплю нам с детьми такой же «Мерседес», а то Сережкин «Форд» потерял глушитель, а у Катиных «Жигулей» руль ходит, как штурвал у истребителя, не только поворачивается, а еще и двигается вверх-вниз, как она умудряется в таких условиях управлять машиной – уму непостижимо.
Открыв дверь квартиры своими ключами, Вера прошла в ванную, я, затаив дыхание, за ней. Зеркало послушно повернулось. И в нише показалась папочка. Дрожащими руками я схватила ее.
Да, это они, листочки синего цвета и конверт.
– Господи, – донесся голос Веры из комнаты, – что тут произошло?
– Искали эту папочку, – пояснила я, испытывая к Мартыновой настоящую благодарность.
На улице, когда Вера щелкнула брелком сигнализации, я решила предостеречь ее:
– Не пускайте сейчас в дом посторонних, бандиты грабят и убивают женщин – любовниц Константина.
– Никогда сама не открываю дверь, тем более незнакомым, – высокомерно заметила Мартынова, – а замки невозможно взломать.
Она не предложила довезти меня до метро и, включив скорость, унеслась прочь. Несколько капель грязи из-под колес попали на куртку, но я была счастлива. Господи, завтра отдам папочку, и Катя окажется дома.
ГЛАВА 23
Вечером я решила воспитать Сережку и напомнила:
– Ключи не забудь, положи прямо сейчас в карман.
Парень горестно вздохнул:
– Караул, Лампа, «Форд» сдох!
– Как это? – испугалась я. – В аварию попал?
Сережка грустно покачал головой:
– Нет, двигатель полетел.
– И что теперь? – не успокаивалась я. – Починить можно?
– Легче пристрелить, чем лечить, – сказал Сережка. – Возьму материну машину. Только ее «Жигули» тоже на ладан дышат.
– И резина лысая, – встрял Кирка, запихивавший в рот кусок омлета с сыром.
– Да уж, не шины Пирелли, – согласилась Юля, – но пока едет, попользуемся.