Маникюр на память
Шрифт:
Черная ранка стянулась без усилия воли и осталась застывшей искоркой в памяти крошечного сжатого звездного неба. Траурная лента была сорвана с фотографии и, видя теребящие ее пальцы, можно было не сомневаться, что они представляют орудие, готовое сжаться безжалостнее, чем испанская гаротта.
Рик опустил голову на колени и спросил недавно ужаленного им: «Как же так, как случилось?». «Ее бросил жених, когда она забеременела». «Но надо отомстить!» – Рик вскочил. Борисенок, несмотря на свое смешное ранение, был странно серьезен и даже не шевелился, но подумал и ответил: «Я спрашивал – не говорят, кто». «Значит, правильно, что ее уже никогда не будет?». Друг грустно отвечал: «Надо кого-то спросить», – понимая, что спросить ему некого: он был сирота; с тоской посмотрел во двор сквозь дверную щель; там его бабка (а может, не его) подходила к сараю, как
Рик плохо учился; утешением может служить лишь то, что он хотел познавать, а это очень большая разница. Познать ненужное можно от хорошего человека. Он не любил школу, дисциплину и команды, но стремился к тому, что знают учителя, удивлялся, зачем они это знают, особенно, если это им не нужно. Зачем учиться математике, если не станешь знать больше Лобачевского, или физике, если известна уже скорость света. Этой ночью он думал об этом и не мог заснуть. Кто такие древние авторитеты, неужели ржавчина не разъест их формулы и изречения, может, нужен Герострат, чтобы сжигать уже бывшее, может, нужно лениться, а не работать; ведь только ленивый мог придумать колесо – ему было лень толкать камень, и он сделал его круглым – мир счастлив – и это все? ,
Если идти неправильным путем, то все равно это путь – тоже достойный: истина в пути. А если говорить все время неправду, может быть, родится зеркало? Разве великие те, кто стоит на пьедесталах, нет, не ученые – полководцы, загубившие тысячи душ? Кто такой царь и вся эта свита – высший свет? По сравнению с ними мусоросжигательный завод кажется благотворным заведением.
Природа спасла Землю от марсиан – теперь придумала СПИД, чтобы уничтожить человека. Религия боролась против науки, сожгла Джордано Бруно – теперь он святой. Алхимики были настоящими учеными. Скоро наука признает существование Бога. Что же Бог? Добрый дедушка на карамельных облаках? Твоим именем прикрываются, строят храмы нищим на их последние копейки. В наказание ссылают в монастырь, где легче с тобой общаться вдалеке от мирской алчности и суеты. Салмана Рушди приговорили к смерти за оскорбление Аллаха. Кто Его может оскорбить или защитить? Червяки! Нет, не идут к Тебе по указанному пути, Всевышний. Не надевают на голову терновые венцы, а коронуют себя и возводят себе великие усыпальницы, устрашая других даже после смерти; не идут к Тебе в вечность, а хотят остаться вечными здесь, нет, не боятся Твоего наказания.
Кому нужны горы изумрудов, горы золота в раю Будды? Пытаются сжать время – оно выплеснет только всасывающую точку черной дыры! Закон настоящей веры должен отрицать оружие, сделать на него табу – и тогда наступит мир. Так просто, что этого не хотят понимать. Опять думал Рик и сам не мог ничего… В его комнату заглянула луна. Все предметы стали чудовищно увеличиваться с бессмысленной скоростью, а он уменьшался с такой же скоростью, – даже писк не мог вырваться из его горла, становился меньше мозг, являвший собой полусферу звездного неба. Вдруг все стало раскручиваться в обратном порядке и даже Земля стала для него тем, чем он был до этого, а он был разрастающейся Вселенной, без шепота, без чего-либо живого вокруг – немой спиральный круг без вырвавшегося из него крика рождения, и без последней молитвы, покидающего этот мир уже раздавленного старостью немощного тела.
Так начинается детская температура; первое непризнание ко всему, что мы знаем в этом мире, придуманном гениями и апостолами, святыми и атеистами со всей этой философией, пожирающей свой хвост. Лишь борьба красных телец крови с нахлынувшими врагами является единственным подвигом, вызовом, героической работой, не требующей медалей, посмертных наград за чьи-то ошибки и признательности. Александр Матросов – герой: он пожалел товарищей, гибнущих под огнем. Но он никогда не стал бы генералом – он не смог бы послать их на смерть. Это жертва. В руководстве нет таких, их убивают раньше!
Солнце встало! Да… Да… Утро наступило, солнце испугалось, что опоздает на работу, – теряя косынки протуберанцев на уже теплую постель ночи, стало протягивать лучи рассвета сквозь штаны облаков.
Маленький котенок еще только вступал в пору зрелости и, как многие его сверстники, мечтал о скорейшем прорастании волосяного покрова. Строил догадки, как это будет влиять на его отношения с девочками. Если бы он спросил об этом у лысых мужчин… Сам он был еще такого маленького роста, что с трудом мог бы дотянуться до груди самой маленькой из одноклассниц. Желание дотронуться было также неодолимо, как и подержаться за руль велосипеда. (На старости подобное происходит с нумизматами, увидевшими редкую монету).
От городского стадиона до озер много аллеек и дорожек, по которым совершают пробежки спортсмены. Уличная команда прекрасно знала эти места, и вот в один летний день Рик решился на «пальпирование». Сопровождающие его, не желая быть соучастниками, спрятались в кустах, но стремясь увидеть акт возмужания или низвержения естествоиспытателя, просовывали головы сквозь заросли; от наблюдения их не смог бы отвлечь даже медведь, лизнувший кому-нибудь из них голую пятку. План был прост: набрать скорость с видом, что за кем-то гонишься, облапить спортсменку, и сделав финт, скрыться. Прилипшая рука могла означать ее потерю, а если вдруг споткнуться, то можно было познакомиться и с более жесткими частями женского тела. Здесь чисто из эстетических соображений не говорится о возможности примитивного скальпирования. С детства все хорошо с этим знакомы, в отличие от авторов увлекательных романов об индейцах, которые получают приличное воспитание в зажиточных семьях и видят диких индейцев исключительно в музее мадам Тюссо. В парке гуляют пенсионеры и влюбленные парочки, но главное – возвращаются с тренировок спортсменки – вариант рискованный, но надежный. Они всегда легко одеты, самоуверенны, больше увлечены своими рекордами, чем рассматриванием природы. Им даже интереснее, что за фигура с биноклем появилась на трибуне, чем пробегающая под ногами белка. Показались вскоре на аллее две кандидатки в белых спортивных майках – цвет капитуляции и халатов медсестер – он всегда подзадоривает таких, как Рик, и хоть этим отличает их от быков. Надо было решать – сейчас или никогда промчаться мимо них, или навсегда остаться на месте.
Малыш летел, как майский ветер сквозь цветущие кроны деревьев; сбрасывая с себя последние лепестки стыда, настиг обеих, прикоснулся и продолжил свой дриблинг. «Ух ты! Какие таланты пропадают», – раздался удивленный возглас, как бы приглашая еще раз повторить манипуляцию. На самом деле они профессионально оценили бесполезность своего запоздалого старта. А подходящего ядра или диска в руках не : казалось. Неожиданность – самая большая форма в любом деле. О! Как бы они отдубасили этого зайца! Придя домой, девочки вымешали злость на своих тренировочных шерстяных носках, стирая их и роняя капельки пота в белоснежную дену шампуня для женщин.
Рик не клюнул на приглашение повторить инсинуацию, пронесся сквозь парк, ломая сухостой, как лось, который мчится на зов самки. Он сделал рискованный круг цирковых мотоциклистов и вернулся к пацанам, сидевшим в засаде. Здесь он был единогласно признан главным ловеласом улицы и знатоком дамских тайн; после такого триумфа женихающиеся парни не брезговали советоваться с ним на предмет, какие духи лучше подарить и кому, чтобы обеспечить успех…
У Нины была сестра Надя. Рик потянулся к ней… Цветок, растущий в тени красивого дерева, после того, как его уже не стало, должен продолжать расти ввысь, иначе он станет кривым. Непонятное желание – ледяной луч света, но он крепче, чем нить самого желания, а исполненное, оно разрезается ножом привычки. С Надей они иногда разговаривали, (когда еще можно говорить о вечном?), они как дилетанты рассуждали о красоте; только Бог может любить разваленное на части тело человека – будь то результат трагедии или безжалостность времени. «Какой ты самовлюбленный», – сказала как– то Надя Рику, и он не знал, хорошо ли это или плохо. Может быть, она это сказала не задумываясь. Женщине вообще не обязательно думать – стоит только облечь умную мысль в форму, и она тут же станет глупой женщиной.
Так художник-маринист рисует гениальную картину, лежа в ванной; эксперты и знатоки будут говорить, что она глубокая и объемная. Женщине все равно – художник или маринист; и в ванной можно не раздеваться, но талант должен быть присущ! Женщина чутка, поэтому ей не рекомендуется работать в милиции; хорошо, если она видит только правила и уставы, букву закона – не надо, чтобы лица, движения, действия – она лакмусовая бумажка таланта, а талант многогранен. Душа не всегда может наполняться попутным ветром справедливости и закона. Только бесстрашные могут плыть под этими парусами, но в правовом государстве их много за решеткой, а при анархии их не осталось бы совсем (за ненадобностью) – подводного течения им!